Очень меня потянуло в Ростов. Снова. Близок мне этот город, сказочностью своей, мечтательностью, наивностью и бесконечными загадками. Да и красиво - не насмотреться, ничего не поделаешь. Про Ростов уже у меня тут , тут и тут изрядно написано. А вот теперь и еще осенний будет.

Предлагают неторопливо, с нужными и ненужными отступлениями, прогуляться по ростовскому кремлю, который на самом деле вовсе и не кремль, а архиерейский двор.

Будем входить не от касс музея, через парадные ворота, а через Святые, как было задумано Ионой Сысоевичем, тогдашним митрополитом, собственно говоря, единым архитектором, идеологом и строителем этого всего великолепия. Он - митрополит и самый главный сказочник ростовской архитектуры. Успенский собор ко времени Ионы уже стоял как 150 лет, и митрополит не включил его в свой Дом. Площадь перед собором была открытой - вот этих лавок и заборчика не было, а на площади собирался народ - что-то типа веча было.

Собор недавно вылез из строительных лесов... а внутри всё еще идет реставрация, хотя храм действующий.

Подъем на звонницу очень крутой.


 

Зато наверху полетно, свежо, ветренно, и всё выглядит по-другому. Тут вспоминается, что толпы иноземцев истоптали эти земли во времена Смуты. Вместе с польскими и  шведскими отрядами в Московию проникали “латинские” и “лютеранские” веяния, затронувшие, пусть и в разной мере, все сословия. Католическая и протестантская литература, западный образ жизни, нравы, культура… Одни поддавались “иноземным искушениям”, другие - вполне осознанно и грамотно полемизировали с католиками, униатами, протестантами.

После морового поветрия 1654-го обезлюдевшую Москвовию заселяли выходцами с завоеванных территорий нынешней Белоруссии, Украины и Литвы, бывшего Великого княжества литовского со столицей в Вильне (Вильнюсе), с этих же территорий целыми городскими слободами уводили в Московию ремесленников. 

Приезжая на новое место жительства, пленные поляки и белорусы (они тогда назывались литвинами) несли с собой элементы западной культуры, которые со временем воздействовали на русское искусство и литературу. Этим и объясняется так ярко выраженное в башнях Ростова "виленское барокко", которое потом стали называть украинским.

На звоннице мысли улетают далеко, и мы отвлеклись... Вот колокол "Сысой" весит 2000 пудов...

Удивилась - а внутри он вот такой - как из лепешек спаянных.

Воскресенская надвратная церковь (справа) расположена прямо против Успенского собора, что придаёт особый смысл православному празднику Пасхи. В Вербное воскресенье - во времена еще до Петруши Алексеевича на Красной площади в Москве случался не просто крестный ход - был чин Шествия на осляти, когда царь вёл под уздцы коня, на котором восседал в особом креслице (обеими ногами по одну сторону "осляти") самый главный человек во всей русской церкви, митрополит или (начиная с Иова) патриарх. Государь во время Шествия превращался в оруженосца, самого что ни на есть рядового кнехта, годного только держать повод. Можно, конечно, и иначе взглянуть -  ему досталась доля быть коноводом аж у Самого! Но, как ни взгляни, светская власть прислуживает церковной, и всё тут. Многим великим князьям и царям на протяжении по крайней мере двух столетий (XVI и XVII) доводилось хоть в этот день припомнить, что суд есть и над ними, и склонить голову пред тем, кто обозначал собою Царя Славы. Точно такой же крестный ход был и в Ростове. Кстати,  в звоннице - церковь Входа Господня во Иерусалим.

Воскресенский храм - надвратный, и через него мы попадаем на Архиерейский двор, окруженный высокой стеной с 11 башнями. Вот тот же храм Воскресения изнутри двора.

Разглядывая узорочье и дивясь сказочной высоте и стройности церквей, можно вспомнить патриарха Никона и его Новый Иерусалим . Князей да царей на Руси - считать устанешь, а Новый Иерусалим - один. Но на всю страну никоновской силы не хватило - государь очнулся: "Царь я или не царь?"  А можно представить, что вот в Ростове получилось иначе. Здесь, похоже, была совершенно никоновская идея решающей роли церкви в устройстве жизни именно для достижения честности и справедливости легче могла реализоваться.

А фрески Воскресенской церкви невероятно живые и динамичные. Образ Небесного Града занимает важное место. Так и хочется на этом дворе отыскать двенадцатую башню, уверена - она была.

Роспись дышит силой, уверенностью тех времен,

и какой-то нездешней иронией. Апокалипсис проиллюстрирован тщательно и детально. Вавилонская блудница хороша, да вся компания выписана основательно и добротно.

Алтарная преграда превратилась в стену... на солею - ведут ступеньки.

Ах, а фрески с западной, босховской непосредственностью повествуют о грядущих временах. Нестрашно, но завораживает.

А перед нами, между тем, церковь Иоанна Богослова, автора так подчинившего тут всё Апокалипсиса.

Церковь очень изящна, стильно украшена, главы собраны в пучок... а при этом она высоты неимоверной, вот тут человечки есть для масштаба. Тут, в "кремле", пройти по всем церквям и палатам можно не опускаясь на грешную землю - везде переходы и стены. Входы в храмы и палаты есть с уровня..эээ... ну скажем, примерно, третьего этажа.

А внутри храма такие вот непробиваемо жизнерадостные детали. Дыньки, ромбики, цветочки...

Фрески церкви Иоанна Богослова такие же солнечные, яркие и ковровые, как в храме Воскресения.

И снова алтарная преграда - стеной. Колонны, киот - особенности этого времени.

И здесь вовсю стены паперти покрыты иллюстрациями к Апокалипсису. Радостное такое ожидание конца света.

Живопись сама по себе возрожденческая, с обилием деталей и вниманием к бытовым мелочам. И поражает обилие криволинейных очертаний и сложных поворотов фигур. А еще художник изображает много архитектуры - артистично разрабатывает, к месту и не очень,  архитектурные фоны композиций с разнообразными постройками — башнями, церквами, звонницами, домами с островерхими кровлями.  Ох, видно все эти островерхие крыши хорошо ему знакомы.

Очень интересен представленный в храме целым ярусов цикл жития Авраамия Ростовского. 

Все фрески не буду пересказывать, а вот одну только. На берегу небольшой речки Ишни (поедем туда))) Авраамию явился сам апостол Иоанн Богослов. Дав святому свою трость, апостол благословил его и велел возвратиться в Ростов, чтобы сокрушить идола, который от прикосновения трости рассыпался в прах. На фреске церкви Иоанна Богослова изображена речка с перекинутым через нее мостиком, перила которого опираются на точеные балясины. Сам Авраамий в тут представлен дважды - стоящим и коленопреклоненным перед апостолом. В левой руке Иоанна Богослова тонкий жезл, увенчанный крестом. В следующей сцене Авраамий сокрушает этим жезлом идола Велеса. Идол изображен в виде обнаженной и опирающейся на щит мужской фигуры в короне. Он стоит на высоком ступенчатом постаменте под богато украшенной сенью с узорной завесой. Идол также представлен дважды - стоящим в полном блеске и разбитым на части. На заднем плане изображен город, среди построек которого видна церковь с луковичной главкой.

А во всю длину паперти - мучения апостолов. Еще будут отреставрированы. Снизу во всех храмах - трогательное такое вышитое медальонами и цветочками полотенце длинное... со складочками)

Удивительное все это производит впечатление. Силы и нежности. Наверное, только так, в провинции, и могла быть реализована никоновская идея гармонии светской и духовной власти: патриарху негоже бодаться с царём, государь всё равно победит, ему зазорно быть вторым; а вот в полутораста верстах от Кремля, в митрополии, при государевом воеводе, можно и не постесняться: царь далеко, Бог рядышком, можно устроить жизнь так, как кажется правильным, и не только в Архиерейском доме, а во всей епархии. А было тут очень хорошо, вот прямо так и осталось...

Когда начинаешь обращать внимание на детали - много всяких неправильностей обнаруживается. Как бы создатели стояли над законами симметрии - потому что всё очень ладненько и уютно.

А вообще - сказочный такой храм, игрушечный.

Среди монастырей приблизиться к Архиерейскому дому мог бы только один - никоновский Воскресенский монастырь, который Новый Иерусалим, но там так порезвились барокко с классицизмом, нацизмом и социализмом, что от никоновской пасхальной идеи остались только следы.

А здесь - вот оно всё живое - перебегают над дорожками нарядные галереи,

везде обустроеные всякие уголки и дверцы, в которые и на корточках-то трудно залезть, всё для хозяйства, все уже и забыли, что туда положили, всё не всегда симметрично, но очень удобно и радует глаз полнотой жизни.

А в музее - вот он какой, Иона Сысоевич.

Раньше палаты все были вот такие

Или вот такие, прямо как радзивилловские в Несвиже.

Но пока интерьеры - спартанские. И напрестольные кресты стоят в музейных витринах, со святынями и частичками мощей.

Тут же в музее, собрана коллекция скульптур, которые все из местных православных храмов, по ним видно как велико было влияние католических 

 и униатских идей.

И лёвик показывает язык всем, кому без разницы)))

В музее собрано очень много старинных осветительных приборов - подсвечники... И как работники музея старались - трогательно: там в окошке витринном фоном поклеены виниловые обои)))

а вот целая коллекция светецов.  Светец - это такой держатель для лучины.

Очень они разные, мне самый левый понравился, с коваными петельками)

Экспозиция музея ммм... не очень богатая, поэтому пойдем дальше. Самый интересный храм - и службы тут бывают раз в год, - церковь Спаса на Сенях, домовая церковь Ионы Сысоевича. Может узнаете, я её каждый год фотографировала. Она одноглавая, из всех самая высокая, просто гигантская, но от ворот почти не видна. Снаружи – Спас на Сенях необъятен и непоместителен в голове)))

Гирьки у входа в храм от вертикали немного отклоняются... ветром, наверное)

Здание – громадное, сложное, высокое, впечатляющая махина. А внутри он маленько-малюсенький, если пятьдесят человек войдёт – будет тесно, а если семьдесят – давка. А итальянские гирьки стали родными настолько, что ими украшен и храм. 

Предыдущая фотка сделана стоя... чтобы солею поднимали на столько ступеней, лестницей, да ещё отгораживали арками от трапезной – нигде больше такого не видела. В своём главном, но потаённом от первых взоров храме Иона Сысоевич довёл основную идею всех церквей Архиерейского дома до логического завершения. Вспомним, что в католических храмах алтарь вовсе открыт, преграды нет, что священник на кафедре возвышается, но находится в том же помещении, что и прихожане. А тут – лестница, чтобы войти на гульбище, двери, чтобы войти в храм, арочная преграда к солее, а там, в глубине, ещё Царские врата в сплошном, как стена, иконостасе. Арки на солее и лестница к ней – ещё одна преграда, ещё одна ступень к возвышению, чем дальше и выше, тем труднее, тем меньшему числу людей удаётся дотуда добраться, тем таинственнее, важнее и величественнее становится вершина. Таинственно, очень красиво и убедительно.

И еще тут в храме над солеей - фантастические арки, очень необычные. Ничего про них не знаю.

 Человек, бывший там, в алтаре, за арками солеи, за Царскими вратами, человек, знающий, как пресуществляется хлеб и вода – вот человек, которого надо слушать, он умеет помогать и направлять, а не обычный подверженный мирским соблазнам светский чиновник или воевода. Власть всегда таинственна и отдельна от публики, а публичность – это фикция, которую власть время от времени на себя надевает в трудные периоды. Иона Сысоевич понимал это так же, как патриарх Никон.

На западной стене Спаса на сенях - огромная, во всю стену фреска Страшного суда. Подробно детализированная и тщательно выписанная. Доходчиво) Круглые дыры - это голосники, храм очень гулкий, и можно представить, какого размера там сосуды.



Тут же рядом - витринка от реставраторов о левкасных гвоздиках. Раньше они были железными, их вмуровывали в штукатурку, чтобы лучше держалась, но вот  железная крепость подводила, оказалась не на месте. Теплоёмкость у металла и штукатурки разная, чуть вода при остывании на них собралась и замерзла – застывший раствор морозом рвет, и в конце концов заржавевшие железяки повысыпались, оставив дырки, похожие на следы пулемётного обстрела в жестокой городской битве. Стены везде здесь были такие густо "обстрелянные", и реставраторы заменяли железные гвозди на керамические, а потом закрашивали.

И пол в храме древний - металлический...



Перекрытие свода - крещатое. Роспись создает совершенно неотмирное впечатление.

Страшный суд на западной стене церкви - есть, Страсти Христовы - есть, а угрюмой, пугающей строгости - нет. Архиерейский дом страшен только Судным приказом (с которого как будто он и начинался), во всём остальном - такая весёлая свобода, 

сила, уверенность, 

размах и непринужденность, какую ещё, пожалуй, только во Пскове и Новгороде можно отыскать. 

Вид у этих строений очень жилой, домашний, здесь нет пышного декора публичных зданий – наличники окошек простые "избяные" треугольники, карнизы домов и галерей оформлены валиками, бегунками да поребриком, только "княжьи терема" расписаны "в шахмат". Собственно, это и была жилая часть митрополичьего двора – в Иерарших палатах до постройки Митрополичьих палат жили ростовские митрополиты, а потом разместились поварни, сушильни, кладовые, пирожные. "Княжьи терема" так и остались жилыми помещениями для многочисленного окружения митрополита. 

Осенью тут очень нежно. А вот за этой стеной - за Самуиловым корпусом и Красной палатой - митрополичий сад.

Белая палата - митрополичья столовая для приема гостей.  И тоже у неё такое ползучее крыльцо)

И гирьки, и оленики, 

и ширинки, и кокошники, и поребрик, и цветы... Нарядно)

И все это вместе, с высоты - рождает чувство соразмерности и гармонии.



Сверху видно всё величие иониного творения, его согласие с природой.

И хочется забыть, всё, что вбито в голову со школьных лет о семнадцатом веке. Мы ведь привыкли и точно знаем, что страна была якобы отсталая и убогая, что осталось только чуть-чуть подождать, и двадцативосьмилетний Пётр Алексеевич начнет с 1700-го года лить свет просвещения во тьму мракобесия.

А теперь пройдем поразмышлять о этом мракобесии - в сад.)

Вот, сядем под стеной на скамеечку и поговорим немножко. Основная идея Никона была - о возвышении роли священства и вселенского православия, он мечтал  о создании православной империи от Ливонии до Царьграда и обращении в православие иноземцев. Можно говорить и о роли патриарха в поддержании религиозных войн с Речью Посполитой, со Швецией, в переговорах с Богданом Хмельницким… А еще была у него идея отвоевать у турок Константинополь, предоставить русскому царю престол Константина Великого, а патриарха московского провозгласить вселенским патриархом...  Но стремительные перемены во внешней политике никак не вязались с религиозной идеей патриарха Никона о православной империи. Обострялось и противостояние между владыкой и царем. В споре, что выше: “священство” или “царство”, духовная власть или светская, Никон потерпел поражение.

В ростовско-ярославской епархии воплотилась в жизнь всего одна идея Никона, гармония между светской властью и духовной была достигнута и оставила по себе следы, составляющие целую эпоху в истории русской архитектуры. Поэтому видеть и понимать ростовский Архиерейский дом надо как нечто совершенно новое в истории, отличное от монастырей и кремлей: это резиденция сказки о Небесном Граде на земле.

Садик ухоженный и подрастает. Помню, когда-то здесь были только прутики, привязанные к палочкам, из земли торчали.

В куполах начинают летать маленькие красивые облачка, окрашенные уже закатным светом.

Прогуляемся вокруг митрополичьих стен. Вот тут камень лежит - обещают памятник поставить ростовскому князю Василько. Хорошее место.

А здесь просто листья валяются.

Успенский собор виден даже издалека.



А тут всё под напряжением, и самолётик туда же)

А это непонятно почему размер ниш стены изменился... В рядок шли себе одного размера, потом - бац - и увеличились)

А это с листиками самый избитый вид на стену и церковь Иоанна Богослова.

Вот самый часто встречаемый ростовский элемент декора: квадратики в ряд - ширинка, в квадратиках "бочоночки" вот такие, чаши то есть. 

если исполнители не будут преисполнены понимания того, в чём они участвуют; 

чтобы так построить, надо хотеть так построить на всех уровнях, включая самый низший, до подмастерья и подносчика кирпичей, даже они не могут быть несчастными, забитыми и угнетёнными - иначе не получится ощущение праздника, 

охватывающее всякого, кто входил и входит в Архиерейский дом)))

А солнце садится за тот самый заборчик, отгородивший храм Успения от народа в XVIII веке.



И вот теперь, наконец-то настал момент убедиться в оправданности легкой розоватости стен, башен и некоторых храмов. Оказывается, они еще при Ионе были выкрашены в розовый цвет - белую побелку смешивали с толченым кирпичом.

В закатном свете это выглядит потрясающе, мистически, как будто светятся сами стены и башни. Такой вот "Свете Тихий"...

Уже все закрыто, улицы пустеют, расходятся немногочисленные прохожие. То ли рыбка, то ли птичка парит над городом, явно вынырнув из озера.

А на митрополичьем дворе за несколько минут до заката вовсю играет осень, светится и резвится. 



При полной тишине, безлюдности и безветрии она радуется, сияет,

и дурачится, переворачивая в митрополичье озерцо храмы,

на прощание поджигая листву,

и, наконец, тихомирно успокаивается в куполах соборов.

Ну, теперь всё... можно в гостиницу)

материалы:

Лобачев С. В. Патриарх Никон. СПб., 2003

И.Кузнецов, О.Новохатко Великий Ростов. XVII век: место Утопии, 2010