Спасибо большое. Ты меня расстрогала.Столько всего всколыхнулось, я даже не знаю, что написать - сижу, сопли вытираю.
Росла я на Паустовском, я его просто обожала. Его, да Пришвина еще. Первый маленький рассказик написала абсолютно в его стиле. Романтические новеллы его читаны до дыр в том самом возрасте, романтическом, в котором и читаются с восторгом такие вещи. Я не говорю о "качающихся в синеве спинах серебряных паламид", которых я беуспешно каждый раз высматривала в горячо любимых мною водах Кара-дагских. Но и это стремление закрывать глаза на мрак, видеть во всем только свет, как бы пресновато это ни казалось, я взяла от него. И трусость свою привыкла оправдывать точно так же. Я выросла на прелести чистой воды. И вся наша семья жила внешне по чисто Паустовским законам - такой островок света, фиалок на окошке, разговоров о физиках-лириках и таинственных песен вечерами в дружеской компании за круглым столом покрытым скатертью под желтым абажуром. К Паустовскому относились восторженно, и жизнь я впитала именно такой - романтически окрашенной, с запахами вереска и луговых трав. Именно так интеллигенция тех лет спасалась от бездушности времени - уходя по сути в прелесть, закрывая глаза на правду, хоть и прекрасно знала ее.. Еще пришло в голову - как он боялся за своих близких, должно быть, и как он их любил, и как о многом ему приходилось молчать.
Знаешь, я сейчас как себя опалакала прямо, или вот тот образ жизни, по которому не то что скучаю, а прямо тоскую порой.
Ты для меня открытие сделала - не читала я его "автобиографии", но думаю, что обязательно прочту, найду время. Хочу еще раз посмотреть на этот феномен со стороны. Спасибо большое за рассказ!

Спасибо! Много интересного узнал.

*интересно, за что его забугорье любит и читает тиражами огромными? Он на аглицкие языки красиво "ложится" что ли? Или находят что то своё?

Спасибо за рассказ и повод для размышлений.
О том, что для меня Паустовский, могу повторить многое из того, о чём пишет Venda1.

Может Вы и правы, но для себя не нахожу пока оснований считать, что Доктор Пауст, продал душу за возможность путешествовать и печататься и, что его жизнь-это 50 лет подполья, страха и бега. Если бы это было так, то не было бы света и добра в его расказах, повестях... ????

В ответе Venda1 вы пишете: ..."это единственный такой писатель, такого уровня...и так поступивший, из всех, что я знаю". Я не понял, что Вы имеете в виду?

Время, конечно, меняет акценты, пристрастия, вкусы. Чехов остался в живой литературе, а его современник, модный писатель Потапенко - только в истории литературы. Думаю, что лучшее из созданного Паустовским не пропадёт во времени.

Спасибо ещё раз за встречу с Тарусой и Паустовским.

Интересно, это чисто русское: ждать, что поэт ещё и гражданином окажется, будет глаголом жечь и призывать на площадь? Или это следствие юношеского максимализма (учитывая, что русской литературе в начале 20 века всего-то 200 лет было - как раз юношеский возраст)?

не докопала... а может это и к лучшему ))

Я бы этого не хотел... не в смысле дожить, а в смысле копания..
я не знаю как нам можно пытаться судить (научи мя оправданиям твоим) ... как бы там не было - три войны, голод, болезнь, смерть друзей.
вряд ли он был труслив - по крайней в молодости мере за друзей впрягался .
три любви - уверен искренних )
45-й год.. одно из писем... Вот таким я его любил )
...всего через 5-10 лет это будет уже совсем другой Паустовский ...

"Таня, получил Вашу телеграмму из Кизляра. Я не ждал ее и потому обрадовался, как мальчишка. В общем, я отнесся к ней так, как моя солотчийская хозяйка — старушка Пожалостина относится к деньгам, которые ей присылает но почте дочь из Ленинграда. Она прячет их и боится потратить, так как ей кажется, что это те самые милые и дорогие ей деньги, которые дочь держала в своих руках, и от них даже пахнет ее духами. Старушка забывает, что это совсем не так и что деньги ей принес сопливый мальчишка-почтарь. Так и я читал и перечитывал Вашу телеграмму.
Послал Вам письмо и открытку. Послезавтра уезжаю в Москву раньше, чем думал, т. к. начались морозы и со дня на день могут развести рязанский плашкот,— тогда я могу застрять здесь надолго. Но, пожалуй, я тороплюсь не столько из-за этого знаменитого плашкота, сколько из-за некоторых сведений, заключавшихся в Вашей телеграмме.
Здесь выпал глубокий снег, морозы, ветер. Пустой дом гудит по ночам, как разбитый корабль (дом собственность Р. И. Фраермапа. Он был здесь несколько дней, и мы до одурения зачитывались стихами и ловили рыбу). Но, в общем, я хлебнул одиночества, темноты и холода. Как в песенке Луговского «Если мы не сдохнем от холода и голода, мы еще увидимся, милая моя». Писал здесь, читал, бродил по лесам, думал о всяких странностях и жизни. В лесах еще много золота, и доцветают белые сухие гвоздики — очень пахучие.
Третьего дня послал Вам вторую телеграмму. (Почта здесь на отлете, в избе, у стеиы старого монастыря в сосновом лесу.) Потом я ушел в луга за старое русло Оки, на так называемый «Остров». (Ради бога, не бросайте в этом месте читать письмо,—дальше будет интересно.) Остров огромный, он со всех сторон окружен водой,— Окой и ее старым руслом. Было солнце, синий день, в тени лежал иней. И так как я все время думал об одной милой женщине, которая теперь так далеко, я пробродил до сумерек. К вечеру я подошел к старому руслу и увидел, что моста нет, он затоплен и над ним на метр стремительно идет вода. Потом только я узнал, что на Оке в связи с концом навигации открыли все шлюзы и начался обычный здесь поздней осенью второй разлив Оки. Вода прибывала па глазах, я был один на острове, до Солотчи было далеко. Стемнело, нагнало тучи, сорвался ветер, и пошел густой снег. И не было вблизи ни одного стога. И холод был собачий. И я понимал, что влип в очень скверную историю. И я все время думал о Вас. К счастью, у меня были спички, я с трудом развел костер, его издали вечером заметили с того берега, и за мной приехал на челне в темноте и буре рыжий мужичок Люхин. Он сказал мне: «Это козырный случай, что я тебя заметил, а то к утру обязательно весь остров затопит».
Утром я посмотрел из окон мезонина — на месте острова ходила валами серая окская вода, и мне задним числом стало страшно. Как же тут не задуматься о странностях жизни.
Ночью я часто просыпался и смотрел за окно,— ветер стих, и в необыкновенной тишине падал густой, совершенно театральный снег, и весь сад был как в подвенечном уборе. А утром приходил «за табачком» бывший псаломщик Иван Артемьич (он все время у себя в избе поет: «Благословен еси господи, научи мя оправданием твоим») и сказал: «Это не снег. Это, можно сказать, облетает небесный сад».
Я не знаю, чем это объяснить, но мне бывает физически больно от мысли, что все, окружающее меня, так далеко от Вас, что Вы его никогда не увидите и потому все это — напрасная красота. От нее только щемит на сердце."

Т. А. ЕВТЕЕВОЙ
15 октября 1945 г. Солотча Ряз.