Что может быть интереснее человека на пограничье времён? Со всей моей любовью к кладбищам иногда очень трудно поговорить с давно ушедшим человеком. Виной тому, как вот в случае с Александром Ивановым - большое количество разнообразного и диаметрально противоположного «шума» исследователей. Удивительно, что когда остается мало дневников и писем - плохо слышно «оттуда»: что, собственно хотел сказать человек этому миру, но когда - много, оказывается - ещё хуже. Настроение пишущего менялось, приоритеты, адресаты и взгляды - тоже, а «толкователи» из своих каких-то соображений - притягивают цитаты и целые страницы - каждый в свою сторону. «А поговорить?». В случае с Ивановым есть две точки зрения. Одна из них воспринимает художника как немного заблуждавшегося православного, к сожалению, в этом ключе построен и фильм о нем моего любимого «Неофита» из цикла «Библейский сюжет» - «У Иванова тоже был такой трагический момент, когда он почувствовал, что его работа никому не нужна, увлекся революционными настроениями 1848 года, начитался какой-то бездуховной, излишне рациональной литературы о Спасителе и на какое-то время охладел к своему многолетнему труду. Но, как святой Великий Иоанн, дрогнув, устоял в вере и истине, так и почитавший его художник смог продолжить работу, вспомнив, ради Кого он пишет». Ох, если бы так… Самый авторитетный сегодня исследователь творчества Иванова, магистр богословия, искусствовед, преподаватель Свято-Филаретовского православно-христианского института, А.М. Копировский вообще считает художника создателем «новой иконописи».Есть и другой взгляд - Иванов стал атеистом, строителем Храма Разума…

И - между этим всем - знаменитая картина "Явление Мессии". И два зала Третьяковки эскизов к ней. Талантливо, очень живо, интересно написано. Внимательно… нужно смотреть, смотреть - и не забывать - что автор - он тут, рядом, он жил этим. Какое-то время… И что-то случилось - не сложилась из этих смальточек мозаика…    

Иванов на самом деле искренне писал тогда - «Мой сюжет всемирный. Идя вслед за алканием пророков, я остановился на Евангелии - Евангелии от Иоанна! Тут на первых страницах увидел я, что Иоанну Крестителю поручено было Богом приготовить народ к принятию учения Мессии, и, наконец, лично представить Его! Сей последний момент выбираю я предметом картины моей.»

 

Вот он, этот сюжет.

«Это происходило в Вифаваре при Иордане, где крестил Иоанн. На другой день видит Иоанн идущего к нему Иисуса и говорит: вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира. Сей есть, о Котором я сказал: за мною идет Муж, Который стал впереди меня, потому что Он был прежде меня. Я не знал Его; но для того пришел крестить в воде, чтобы Он явлен был Израилю.»  Иоан.1:28

Очень рано, в возрасте 11 лет, в 1817 г. Александр по просьбе его отца, был принят в Академию художеств как профессорский сын на правах «постороннего ученика». Занятия начинающего художника шли настолько успешно, что в возрасте 18 лет, он участвовал в конкурсе наравне с выпускниками Академии, и за картину на сюжет, взятый из «Илиады» Гомера, «Приам, испрашивающий тело Гектора у Ахиллеса»

получил малую золотую медаль. Наверное, этого хватило, чтобы идея художественного мессианизма овладела им, превратила его жизнь в подвижническое житие. И ещё идея «исторической живописи», вот уж где история на самом деле оказалась коварной. По окончании курса Общество поощрения художников отправило Александра пенсионером в Италию. В инструкции, данной художнику, говорилось, что первый год ему «надлежало целиком посвятить ознакомлению с памятниками итальянского искусства, в течение второго выполнить копию с картины Микеланджело Сотворение человека и лишь на третьем году предстояло создать самостоятельное произведение».

 Но заметный сдвиг и в мыслях и в творчестве наступил уже в первые годы жизни в Риме, куда Иванов прибыл в 1830 году. «Аполлон, Кипарис и Гиацинт» – он считал лучшим произведением своей молодости.

Искусствоведы считают, что «картина удивительно поэтична, проникнута атмосферой сосредоточенности и погруженности в искусство, которое Иванов ценил в жизни более всего». Некоторые видят в ней явную голубизну, как и в многочисленных написанных им на протяжении дальнейшей жизни «обнаженных мальчиках», но и женщины привлекали Иванова, да так же и очевидно, что любовные перипетии не были для него столь значительны как творчество, поэтому оставим их тут фоном. Еще в России браку Иванов после мучительных сомнений предпочел путь художника. А картину эту Иванов не отсылал в Петербург – оставил у себя и никогда с ней не расставался: она была его заветным, интимным творением.

В Риме художник сблизился с назарейцами. Удивительная группировка - «Союз Святого Луки». Они отрицательно относились к методам европейских академий. Назарейцы ориентировались на «дорафаэлевскую» эпоху XV века, когда искусство, по их мнению, было искренним и непосредственным выражением религиозных чувств. По сути - почти «ролевики», жили в заброшенном монастыре коммуной, говорили экзальтированно, работали в кельях, отказались от натурщиц (это от них замечательный афоризм «Модель убивает идею»),  и носили запоминающиеся прически а-ля Дюрер, старонемецкие длинные плащи и относились к творчеству как к молитве и все перешли в католицизм. Ой-ой, тут интересно, но оффтопно, стоп))) Так вот, общаясь с назарейцами, Иванов попал под влияние немецкой романтической философии и услышал решающее слово, подсказавшее ему выбор пути. Художник пишет -  «предмет мой есть эпизод истории Иосифа: всякий эпизод не достоин быть большой картиной, ибо есть привходящая часть истории, и потому лучше выбирать сюжеты для больших произведений, составляющие целый объем чего-либо. С этой мыслью занялся я снова отысканием для себя сюжета, прислушивался к истории каждого народа /…/ и нашел, что выше евреев ни одного народа не существовало, ибо им вверено было свыше разродить Мессию, откровением коего начался день человечества! Таким образом, идя вслед за алканием пророков, я остановился на Евангелии – на Евангелии Иоанна! Тут на первых страницах увидел я сущность всего Евангелия – увидел, что Иоанну Крестителю поручено было Богом подготовить народ к принятию учения Мессии, а наконец и лично Его представить народу. Сей-то последний момент выбираю я предметом картины моей, то есть когда Иоанн, увидев Христа, идущего к нему, говорит народу: «Се агнец Божий, вземляй грехи мира!..»

Скромный в жизни, в искусстве Иванов строил великие планы. Итак, на третьем году жизни в Италии Иванов твердо решил писать «Явление Мессии» – «сущность всего Евангелия». Этот замысел не вызвал сочувствия в Петербурге, показался неподходящим для живописного оформления. «Смысл всего Евангелия – предмет довольно важный, но как ты оный изобразишь?» – недоумевал Андрей Иванов, отец Александра. Григорович, конференц-секретарь Общества поощрения художников, прямо запретил работать над таким сюжетом. Тогда Александр Иванов, не думая расставаться с замыслом «Мессии», довольно быстро написал картину «Явление Христа Марии Магдалине»

и отправил ее в Петербург в качестве отчета. Картина эта несла отблеск его главного замысла. В выражении лица Магдалины, увидевшей живым того, кого она считала мертвым, в ее улыбке сквозь слезы, проступала тема радостного потрясения, блеснувшей надежды, доминирующая в психологическом решении задуманной большой картины. Но фигура Христа, поставленная в позу Аполлона Бельведерского, трактована слишком академически, да и лицо незначительно. Но картина понравилась, Иванов получил звание академика, продолжение пенсиона.

А потом Александр Иванов стал практически «невозвращенцем». Правда, пенсион ему выплачивали ещё три года сверх положенного. Он много ездил по Италии, открывал для себя новые художественные миры – не только венецианских колористов Тициана, Веронезе и Тинторетто (а также Беллини и Чима да Конельяно), которых в российской академии не очень жаловали, но и много такого, о чем там не имели понятия или считали недостойным внимания: Джотто, мастеров кватроченто, средневековые мозаики и фрески. Шли годы; художник трудился с неостывающим жаром: вся его жизнь сосредоточилась на работе над грандиозным полотном, а конца все не было видно. Посмотрим так называемые "эскизы".

Голова Иоанна Крестителя.

Группа апостолов

Голова апостола Андрея

Голова фарисея в чалме

Женская голова

Мужская голова

Путешественник

Оливы у кладбища Альбано

Почва и дали

Монтичелли близ Тиволи

Аппиева дорога при закате солнца

Ветка.

Понтийские болота

Эти эскизы не нуждаются в комментариях. Гоголь, с которым художник близко сошелся в Риме в 1846 году, написал в форме письма к М.Ю.Виельгорскому статью «Исторический живописец Иванов» – она вошла в «Выбранные места из переписки с друзьями». Практической целью статьи было привлечь внимание русского общества к бедственному положению художника и дать ему средства для окончания картины – «ему, как мастеру, сидящему над таким колоссальным делом, какого не затевал доселе никто».

«Жизнь Иванова была анахронизмом. Такое благочестие к искусству, религиозное служение ему, с недоверием к себе, со страхом и верой, мы только встречаем в рассказах о средневековых отшельниках, молившихся кистью, для которых искусство было нравственным подвигом жизни, священнодействием, наукой. Нищета его была такова, что он по суткам довольствовался стаканом кофея и черствой булкой или чашкой чечевицы, сваренной из экономии им самим, в той студии, где работал, и на воде, за которой ходил сам к ближайшему фонтану»

 

Гоголь говорил, что вся материальная часть картины Ивановым уже исполнена, и исполнена в совершенстве, но, чтобы «изобразить на лицах… ход обращения человека ко Христу», мало неустанной работы, натуры, воображения, нужно, сверх всего этого, истинное всецелое обращение ко Христу самого художника. «И это было предметом сильных страданий его душевных и виною того, что картина так долго затянулась». Видимо, Гоголь хотел как-то отмолить и наставить, и чувствовал, что с «обращением ко Христу» - основная проблема…

 

Наверное, Гоголь понимал: Иванова посещали сомнения. Как видно из его записей, он все время пытался осмыслить в свете разума евангельские откровения. Ведь он с самого начала осознавал себя историческим живописцем, а картину свою – исторической картиной, не только в смысле «точностей антикварских», но, главное, в том, что изображаемое эпохальное событие является звеном человеческой истории, связано и с ее прошлым, и с будущим. Значит, большой путь исканий истины этому событию предшествовал и еще больший простирается впереди, теперь уже на путях разума, науки, «посредством математики», как выражался Иванов на своем тяжеловесном языке. И как тут не вспомнить «алгеброй - гармонию». Мысли художника постепенно становилось тесно в границах одного «Явления Мессии»: ведь и этот сюжет был только частью, только моментом истории.

Несколько раз он отвлекался, писал живописные сценки…

 

 

 

И ещё на полгода отвлёкло дело для него необычное – создание запрестольного образа «Воскресение» для храма Христа Спасителя, возводимого в Москве по проекту К.Тона.

В XIX веке многие светские живописцы писали образа для церквей, отец Александра Иванова после увольнения из академии зарабатывал этим на жизнь. Писали образа в академической манере, не имеющей ничего общего с древнерусской традицией. Александр Иванов к академической «иконостасной» живописи относился резко отрицательно, а старинной иконописи, как и все его современники, почти не знал, кроме поздних икон XVIII века. Но убранство храма Христа Спасителя предполагалось «в византийском вкусе», и это настолько заинтересовало художника (он видел в Италии византийские памятники), что он по собственному почину, не дожидаясь официального заказа, начал работать над эскизами «Воскресения». Он просил отца и своих друзей из числа славянофилов присылать ему иконные прориси и книги об иконописании. Славянофилы так же мало знали о русской иконе, как и западники, а отец не одобрил намерения Александра, считая, что придерживаться старого иконного стиля – значит потакать необразованности народного вкуса.

Однако Иванову удалось получить некоторые материалы через посредство младшего брата, архитектора. Прежде всего он изучил иконографию.

В те же годы Иванов усердно читал Библию и делал записи в особой тетради. Его «Мысли при чтении Библии» фрагментарны, в них не сразу можно обнаружить систему. На своем трудном духовном пути он возводил и рушил многие воздушные замки. Часто он возвращается к мысли о провиденциальном назначении России и русских художников в обновлении человечества и наступлении золотого века. Нужно заметить, что в 1845 году Николай I приезжал в Рим и посетил мастерскую Иванова, и он потом писал Языкову, что приход царя дал ему «чувство собственной значимости». Больше прежнего он чувствует себя призванным проложить новый путь в искусстве. Как ему мыслился этот путь? Теперь он полагал нужным разграничить сферы живописи иконной и исторической. Иконники пусть следуют традиции, «вчитываясь в греческих пастырей», то есть в сочинения отцов церкви. «А образованным художникам нашим предстоит поприще чисто исторической живописи, в которой они долженствуют соединить развитие искусства итальянского в 15-м столетии с глубокими сведениями древности, взвешиваемыми беспрестанно чистейшим критическим разумом русским». Задуманный им «храм» будет представлять «результат всех верований, отданных на разбор последней нации на планете земле».

 

Иллюстрации - из поста Александр Ш Крылов-а  Александр Андреевич Иванов

Вольный рерайт, компиляция и жесткое редактирование) по материалам -
 

 

http://az.lib.ru/c/comakion_a_i/text_0020.shtml

http://www.tanais.info/art/ivanov2more.html

http://art.1september.ru/2001/12/no12_01.html

http://www.nearyou.ru/100kartin/100karrt_48.html

http://religion.ng.ru/art/2007-06-06/5_messiah.html

http://www.e-religions.net/2008/datas/users/Kopirovsky.pdf

Продолжение следует)

 

Серия сообщений "Александр Иванов":
Часть 1 - Александр Иванов. Явление Мессии (1)
Часть 2 - Александр Иванов. Явление Мессии (2)
Часть 3 - Александр Иванов. Явление Мессии (3)