Совсем нет времени.. но вот увидела цитируемые многими посты о Врубеле –  об альтернативном как бы Врубеле, ньюэйджного «онтопсихолога искусства»%), ужаснулась.. и вот, всё бросила и – написала… Врубель - это страшно любимое. И - полнолуние, и, говорят, Луна сегодня необыкновенно большая – потому что раз в два года так близко к Земле подошла… А у нас - облака. 

Помню, как поразило меня, когда я впервые увидела на стене кабинета профессора-психиатра – большую репродукцию врубелевского демона… Этого, ага...И со студенческой самоуверенностью иронично тогда ляпнула что-то неофитское, типа – «ах, как уместно», на что хозяин кабинета,  устало-привычно отшутился – мол, врага надо знать в лицо.

 В течение многих веков в христианском мире зло связывалось с  дьяволом, бесом, демоном. Но в Западной и Восточной традициях оно сильно различается. По дьявольщине визуальный и символический ряды на Западе достаточно насыщенные, тут мы «тоже» отстаём… пока.
Так вот я как раз об авторе первого у нас образа видимого, живого, реального демона…

 Для нас демон - исторически - внешний образ, который не наполнен внутренним смыслом. Сегодня мы принимаем и признаём описание Дьявола-Демона, даваемое европейской культурой, в которой его образ прошел свое долгое развитие, был многократно нарисован-визуализирован: Таддео ди Бартоло, Дюрер, Босх, Гойя и Блейк. В нашей культуре никогда не было принято рисовать дьявола или изображать все, что связано со злом. Враг рода человеческого не только не визуализирован, но и не вербализирован и не символизирован. Помните добрых  белокаменных зверюшек владимирской архитектуры?)))

 В России искусство по большей степени было занято изображением Бога, созданием добрых символов, позволивших объединить нацию. В русской иконописи сатане уделяется очень незначительное, второстепенное место, а в трактовке образа присутствует много гротескных черт, которые как бы обезоруживают его, делают его слишком сказочным и нереальным. Образ зла в русской культуре приходит извне, а не рождается изнутри. Да и в русской культуре зло принято полностью вырубать под корень. 

Так вот, весной 1884 года из Петербургской Академии искусств  в Киев приехал на подработки невысокий худощавый студентик - Михаил Врубель, никому ещё не известный. А из Киева он уехал уже великим художником. Врубеля пригласил профессор киевского университета Адриан Прахов - реставрировать фрески ХІІ века в Кирилловской церкви. Почему пригласили студента? Потому что смета на реставрацию была незначительной. Академик бы за такие деньги не взялся за такую работу, а студенту можно дать 1200 рублей за 76 дней работы, и пусть едет доучиваться. Но он так и не уехал доучиваться. И был единственным в истории Академии, кто стал академиком, не закончив науку. 

А до этого было счастливое детство, пусть и с мачехой, но заботливой. Он родился в 1856 году не очень здоровым  – «патологическая наследственность». Ходить он начал лишь в три с половиной года. Но Михаил рано начал рисовать, прекрасно учился, в совершенстве владел иностранными и даже древними языками. Потом была учеба в лучшей одесской гимназии Ришелье. Там Врубель был на прекрасном счету у педагогов; без труда став первым среди учеников, закончил с золотой медалью.

В 1880 году Врубель оканчивает юридический факультет Петербургского университета, затем поступает в Академию художеств. Талант Врубеля и его необычайная работоспособность стали предметом всеобщего внимания в Академии. В эти годы он был так увлечен учебой, что по его собственному признанию, жил "как птица, даром Божьей пищи". 

Когда меценату и историку искусств Прахову понадобился недорогой, но способный рисовальщик, он обратился к профессору петербургской Академии художеств Чистякову. Тот порекомендовал Врубеля: “Он — мой лучший ученик, более талантливого я не знаю”. Так Михаил попал в Киев. 

- Сударь, как мне найти Кирилловскую церковь? - сойдя с поезда, обратился Врубель к прохожему.

- Возьмите извозчика и скажите ему, чтоб отвез Вас к дому для умалишенных, - ответил незнакомец.

 …Можно представить, как не понравился впечатлительному Врубелю этот ответ. Но загадка скоро разрешилась: как и сегодня, нарядная Кирилловская церковь стояла на территории психиатрической лечебницы.

 Впрочем, задумываться о мрачных предзнаменованиях Михаилу было некогда: он принялся за работу. Врубель великолепно “чувствовал стену”, научился работать широкими цветовыми пятнами, как древние мастера.

Монументальную композицию "Сошествие Святого Духа" Врубель создал в течение одного лета без предварительного эскиза. Произведение это проникнуто радостью откровения, серебрится, светится ... Во время этих работ художник "очень всех к себе располагал и внушил уважение к себе всей маленькой артели, работающей под его ближайшим контролем".

 И еще он обладал удивительным психологическим свойством - эйдетизмом. Это своеобразная разновидность зрительной образной памяти, когда человек не вспоминает, не представляет себе в уме предмет или образ, а видит его, как на фотографии или на экране. Эйдетик рисует как бы с натуры. В многофигурной композиции "Сошествие Св. Духа на апостолов" вызывало удивление и то, как быстро, без моделей художник выполнил эту работу; кроме того, оказалось, что каждый из апостолов имел явное сходство с киевскими знакомыми Врубеля.

Однажды Врубель выводил на церковных стенах фигуры святых. “Михаил Александрович, будьте любезны прерваться”, - гулко раздался в пустом храме голос заказчика, Адриана Викторовича Прахова. Михаил спустился со строительных лесов и вопросительно уставился на посетителя. “Натурой, по всей видимости, послужила моя жена?”, - кивнул Прахов на фигуру Богоматери.

 Сходство было очевидным. Хотя, сказать честно, лучистые глаза Эмили Львовны, так похожие на драгоценные камни, смотрели со всех стен. Кого бы не писал Врубель - архангела, или великомученика, все они выходили на одно лицо.

А жена заказчика - Эмилия Львовна, 32-летняя мать троих детей, была одаренной и хорошо образованной женщиной, которая была душой киевского художественного общества.

26-летний Врубель страстно влюбился в нее, хотя она и не была классической красавицей. Воспоминания об ее удивительных бездонных глазах и задорном неспокойном характере оставили многие ее современники. Адриан Прахов был озадачен и несколько раздражен теми чувствами, которые молодой художник испытывает к его жене, и нашел выход. Он предложил Врубелю отправиться в Италию - ближе познакомиться с творчеством старых мастеров, а заодно закончить те самые четыре иконы для алтаря: «Иисус Христос», «Святой Афанасий», «Святой Кирилл» и «Богоматерь с младенцем». Дальше Венеции Михаил Александрович не поехал. Врубель целый год сидел на площади Сан-Марко в Венеции и рисовал Эмилию. И он стремился побыстрее закончить работу и вернуться в Киев.

А сразу после возвращения художественный совет отклоняет все эскизы Врубеля для Владимирской церкви. Художник теряет практически все заказы. От его работ отказываются галереи. И Врубель остается без средств к существованию.  Но все это для него не имеет значения. Хуже всего то, что его больше не хочет видеть Эмилия. Пережить этого Врубель не смог. Современники вспоминают: "Он словно срывается с цепи, беспробудно пьет, ночует в борделях, собирает вокруг себя странных людей - цыган, бездомных, пьяниц."

Первый нарисованный Демон, которого видел только отец Врубеля, заставший сына в ужасно больном, лихорадочном состоянии во время работы над этой картиной, утверждал, что этот Демон был похож на чувственную злую женщину. Демон получился страшный настолько, что Врубель сам испугался своего творения и уничтожил рисунок - порвал его на куски…  

«Демону» было уже полгода, когда с Врубелем познакомился Константин Коровин. Под Киевом было жарко, они пошли искупаться, и Константин увидел на груди у коллеги огромные белые полосы, как шрамы. «Да, это шрамы, - сказал Врубель, - Я резал себя ножом». Окунулись, растянулись, и Коровин не выдержал: «А все-таки скажите, Михаил Александрович, что же это такое вы себя резали-то – ведь это должно быть больно. Что это – операция, что ль, какая-то? – Поймете ли Вы, - ответил Врубель, - Я любил женщину, она меня не любила – даже любила, но многое мешало ее пониманию меня. Я страдал от невозможности объяснить ей это мешающее. Я страдал, но когда резал себя, страдания уменьшались». Так как я тогда не страдал от любви к женщине, то действительно не понял, но все же подумал и сказал: «Да, сильно вы любили». – «Если любовь, то она сильна»

 «Не было ни одного человека, - пишет тот же Коровин, - который бы больно не укусил его и не старался укусить. Что за озлобленная ругань и ненависть, сыпались на бедную голову Михаила Александровича. Он изверился из-за непонимания окружающих, и горьки часто были его глаза, и сирота был этот дивный философ-художник. Такие милые шутки жизни не проходят даром, он стал попивать вино. Но никогда, нигде этот человек не сказал ни про кого худо, не сказал, что нужно было сказать: «подлецы».

Врубель, писавший иконы и расписывавший церкви, создал нечто совершенно противоположное официозному православию: его Демон не просто противник Бога - он символ антихристианского, бунтарского, сатанинского начала, того, что так явственно ощущалось в России в начале века, того тайного брожения, что потом вылилось в кровавые революции и войны. Этот Демон требовал поклонения и жертв. И первой его жертвой стал сам художник.

Признаки душевного недуга всегда просматривались в веселом и жизнерадостном юноше. Иногда он становится болезненно рассеянным, а порой впадает в какое-то пугающее окружающих странное оцепенение, во время которого не может говорить и часами просиживает, глядя в одну точку. Врубель увлекается только-только проникшими в Россию идеями Богочеловека Ницше, и множество раз зарисовывает Демона, пишет его маслом, лепит из глины, но затем, недовольный своим творением, рвет рисунки, переписывает заново этюды, разбивает на мелкие куски уже готовые модели. Наконец художник останавливается на варианте, где на фоне заката, обняв колена, в глубоком раздумье сидит полуобнаженный Демон.

 Депрессия сменялась периодами творческих взлетов, всплеском искрометной фантазии, желанием любить и быть любимым. Врубель легко покорял сердца и светских красавиц, и доступных опереточных див. Одна из мимолетных связей заканчивается драматично: художник заболевает сифилисом. Он проходит курс лечения у одного из ведущих киевских венерологов, и внешние проявления болезни исчезают, но до конца недуг вылечить не удалось - болезнь лишь на время затаилась, чтобы нанести удар позже. Вряд ли стоить обвинять в непрофессионализме врача, ведь до изобретения антибиотиков, способных полностью победить сифилис, оставалось еще более полувека.

Осенью 1889 года художник переселился в Москву. В 1896 году он знакомится с оперной певицей Надеждой Забелой и сразу становится ее тенью. Затем – свадьба и путешествие в Швейцарию, фешенебельный отель с видом на Женевское озеро, долгие прогулки по горным тропам...

Врубель счастлив. В это время художник создал такие шедевры, как "Богатырь", "Пан", "К ночи", "Царевна-Лебедь",

"Сирень", а также многочисленные портреты, в том числе и прекрасный портрет жены.

 Тогда же он написал декорации и костюмы к опере "Сказка о царе Салтане". .И одновременно продолжал работать над своим "Демоном". От "Летящего Демона" (1899г.), Врубель переходит к "Демону поверженному"…

 Но были еще иллюстрации к лермонтовскому «Демону», и Мефистофель к «Фаусту».  У Врубеля наблюдаются приступы какой-то беспричинной раздражительности, гнева, он часто взрывается по пустякам, спорит, не терпит возражений. Его начинают беспокоить сильнейшие головные боли, от которых он находит единственное спасение: черную шелковую шапочку, которая, как ему кажется, смягчает боль.

 Врубель был в буквальном смысле одержим образом Демона, который, словно требуя своего воплощения, неотступно преследовал художника. Александр Бенуа рассказывал: "Верится, что Князь Мира позировал ему. Эти сеансы были сплошным издевательством и дразнением. Врубель видел то одну, то другую черту своего божества, то сразу и ту, и другую, и в погоне за этим неуловимым он стал быстро продвигаться к пропасти, к которой его толкало увлечение проклятьем. Его безумие явилось логическим финалом его демонизма".

Даже уже в выставочном зале "каждый день с раннего утра Врубель переписывал своего «Демона». Были дни, когда «Демон» был очень страшен, и потом опять появлялись в выражении его лица глубокая грусть и новая красота... Способность к творчеству не покидала художника, но приняла гипертрофированные формы. Врубель переписывал ежедневно огромный холст, и посетители выставочного зала воочию могли видеть, как за ночь менялся Демон. Как в этой безумной битве мелькали и исчезали, чередуясь с ожесточенными и страшными, облики необыкновенной красоты».

Можно представить себе художника на пределе сил, упорно остающегося с глазу на глаз с «духом зла», им созданным, но уже от него отделившимся, зажившим отдельной от него жизнью; представим, как он каждое утро вступает с ним в борьбу, кистью, стараясь подчинить его своей воле… «Демон поверженный» захватывает не столько своей живописью, сколько зримым воплощением трагедии художника: мы чувствуем - «здесь человек сгорел» 

В сентябре у МВ родился сын. мальчик с врожденным пороком - незаращеньем верхней губы, или, как до сих пор говорят в народе, заячьей губой. По воспоминаниям близких художника, именно с этого момента характер Врубеля необратимо изменился - он стал задумчивым, рассеянным, а потом - все более - раздражительным и несговорчивым. “Вообще это что-то неимоверно странное, ужасное, в нем как будто бы парализована какая-то сторона его душевной жизни... Ни за один день нельзя ручаться, что он кончится благополучно”, - писала жена в письме.

 По мнению Тарабукина, "Врубель испытывает то состояние тревоги, которое он столь "автопортретно" выразил в своем шедевре начала 1902 года "Портрет сына"

Потом была поездка в Киев, супруги радовались встрече с городом, где оба делали первые шаги в искусстве, ждали встречи со старыми друзьями… Радость эта сменилась жестоким горем. Их маленький сын, Саввочка, простудился в по дороге в плохо отапливаемом поезде  и умер. До похорон Михаил Александрович мужественно держался, а потом сказал: «Везите меня куда-нибудь, а то я вам наделаю хлопот...»

 В феврале 1902 года 46-летнего Врубеля помещают сначала в частную психиатрическую лечебницу доктора Савей-Могилевича, а затем переводят в клинику Московского университета. Здесь у него выявлены симптомы, характерные для сифилитического поражения нервной системы: сужены зрачки, изменены сухожильные рефлексы, отмечаются расстройства речи и памяти. Врачи диагностируют у художника спинную сухотку, прогрессивный паралич, возникшие на фоне сифилиса. Он еще не бросил карандаш и делает рисунки на обрывках бумаги. На них изображены то портреты врачей и санитаров, то гротесково-раскрепощенное тело обнаженной женщины, то эротические сцены с участием неких фантастических существ.

 Врубеля обуревает мания величия: он собирается стать генерал-губернатором Москвы, потом упрямо убеждает окружающих в том, что он миллионер, Христос, Пушкин, император. Иногда ему мнилось, что он живет в эпоху Ренессанса и расписывает Ватиканские соборы вместе с Рафаэлем и Микеланджело. Эйфория сменяется гневом, бывший франт начинает быстро опускаться, теряя лоск и утонченность. Болезнь обезобразила его внешность. Сестра жены Врубеля, Екатерина Ивановна Ге, писала: ”...а сам бедный Миша теперь весь в прыщах, красных пятнах, без зубов”. То, что у символистов («Я -- гений Игорь Северянин»), а потом у Сальватора Дали и многих других стало модным и выгодным фарсом, для Врубеля было подлинной трагедией.

 Весной 1903 года наступила некоторая стабилизация. Лето он проводит в Рижских лечебницах, а в сентябре, когда открываются после каникул московские, опять попадает к Сербскому. Состояние чудовищное. Он долго не может прийти в себя. Но в ноябре вдруг снова начинает читать и рисовать, и вскоре работа превращается в неумолимую потребность, которая увлекает его и днём и ночью. Сначала он пишет всё, что попадается ему на глаза – больных, санитара, смятую постель, вид из окна – а в декабре уже берётся за большую картину, которая называется «Шестикрылый Серафим».

 В августе 1904 года, казалось, вновь появилась надежда. Врубель с женой поселяются в Петербурге, где Забела была принята в труппу Мариинского театра. Художник возобновляет старые знакомства, начинает новые работы, но душевный недуг не отступает, и вскоре Врубель вновь оказывается в московской клинике доктора Ф.Усольцева. “Добрый дьявол” - называет своего врача больной художник.

“Стихали симптомы болезни, и какая обрисовывалась симпатичная, живая, увлекательная личность”, - вспоминал врач. Но светлые промежутки становились все короче: голова гудела от голосов, обвинявших его в преступлениях, временами Врубеля одолевало отчаяние или вспышки буйства.

Врубель имел блестящее юридическое образование, говорил на восьми языках, великолепно знал европейскую философию, и раньше на вопросы веры отвечал в духе времени: «Искусство – вот наша религия; истина в красоте! А впрочем, - добавлял, - кто знает, может, ещё придётся умилиться». И это время пришло.

 Теперь, с разрешения доктора, Врубелю по вечерам читают Библию, его часто навещает сестра – главная его молитвенница и просветительница. С изумлением, судя по брюсовским воспоминаниям, Врубель замечает, как много в Библии пищи для ума, как она, порой, неправильно понимается, и как глубоко изучил её Пушкин.

 В 1905 году Рябушинский задумал объединить выдающихся современников и заказал лучшим живописцам портреты лучших литераторов: Серов писал Бальмонта, Андрея Белого – Бакст, Иванова – Сомов; Михаилу Александровичу, жившему тогда в частной лечебнице доктора Усольцева, достался Брюсов, с которым они никогда раньше не встречались. Из воспоминаний Валерия Яковлевича: "Правду сказать, я ужаснулся, увидев Врубеля. Это был хилый, больной человек, в грязной измятой рубахе. У него было красноватое лицо; глаза – как у хищной птицы; торчащие волосы вместо бороды. Первое впечатление: сумасшедший! Он вошел неверной, тяжелой походкой, как бы волоча ноги, и после обычных приветствий спросил: «Это вас я должен писать?» И стал рассматривать меня по-особенному, по-художнически, пристально, почти проникновенно. Сразу выражение его лица изменилось. Сквозь безумие проглянул гений. В жизни, во всех движениях Врубеля было заметно явное расстройство... Но едва рука брала уголь или карандаш, она приобретала необыкновенную уверенность и твердость. Человек умирал, разрушался, мастер – продолжал жить".

Еще из брюсовских воспоминаний:  «на сеансе, все продолжая рисовать, он как-то странно сжал губы и вдруг спросил: «А что, вы ничего не слышите? – Ничего. – А мне вот кажутся голоса... Я думаю, что это говорит Робеспьер». Один раз он спокойно сказал мне, что накануне был суд революционного трибунала, который приговорил его к смерти. Очень мучила его мысль о том, что он дурно, грешно прожил свою жизнь, и что, в наказание за то, в его картинах оказываются непристойные сцены. «Это – он (Врубель разумел дьявола), он делает с моими картинами. Ему дана власть за то, что я, не будучи достоин, писал Богоматерь и Христа. Он все мои картины исказил...»

 Портрет Брюсова остался незавершенным. Художник окончательно ослеп. Потом начался парез руки, исчезло осязание, порой он плохо сознавал, где находится. Окончательный диагноз лечащих докторов прозвучал смертным приговором: «Сифилис головного мозга в сочетании со спинной сухоткой». В начале ХХ века сифилитические поражения нервной системы составляли одну из основных групп неврологической патологии.

 Врубелю было 54 года. В окно все чаще светило солнце, под его живительными лучами таяли остатки промозглой петербургской зимы; в воздухе уже чувствовалось пьянящее приближение весны, но это уже совсем не трогало ослепшего, изможденного старика, который, укрывшись одеялом, лежал на больничной койке. Худые длинные пальцы с отросшими ногтями, под которыми темнели полоски грязи, бессознательно теребили простыню. Иногда его тело сотрясал кашель, и он пытался подняться, но тотчас бессильно падал на подушки. Он почти совсем отказался от пищи, сказав санитару, что если не будет есть три года, то зрение вернется и его рука обретет прежнее мастерство - рисунок станет необыкновенно хорош!

 Врач и персонал, наблюдавшие за художником в последние годы его пребывания в психиатрической больнице, рассказывали, что Врубель иногда простаивал целыми ночами, считая это искуплением грехов. Под конец жизни он стал тяготиться самим собой, неоднократно повторял, что он "устал жить", хотел "ядом ускорить себе конец". В феврале 1910 года Врубель заболел воспалением легких, и 1 апреля скончался. По предположению его сестры, он умышленно простудился, стоя под форточкой.

“Хватит лежать, собирайся, Николай, поедем в Академию”, - были его последние слова.

 Первую заупокойную службу отслужили в небольшой церкви при лечебнице. Вокруг гроба собралось совсем немного людей, но когда тело умершего Врубеля перенесли в здание Академии художеств, попрощаться с художником пришел весь культурный Петербург. Впрочем, немало было тогда и тех, кто осуждал  усопшего живописца. Епископ Новгородский Варрнава в своем послании писал, что художники, пытающиеся в гордыне своей изобразить бесов, кончат жизнь подобно Врубелю, ослепшими, в сумасшедшем доме... И тем не менее, на похоронах живописца священник Новодевичьего монастыря сказал: «Художник М.А. Врубель, я верю, что бог простит тебе все грехи, ибо ты был работником». Речь над могилой держал только один человек, и этот человек был поэт Александр Блок. «У Врубеля день еще светит на вершинах, но снизу ползет синий сумрак ночи, - говорил он. - Конечно, ночь побеждает, конечно, сине-лиловые миры рушатся и затопляют окрестность. В этой борьбе золота и синевы совершается обычное - побеждает то, что темнее. Так было и есть в искусстве, пока искусство одно. Но у Врубеля уже брезжит иное, как у всех гениев, ибо они не только художники, но уже и пророки. Врубель потрясает нас, ибо в его творчестве мы видим, как синяя ночь медлит и колеблется побеждать, предчувствуя, быть может, свое грядущее поражение»

рерайт по материалам

http://vrubel-world.ru/  

http://www.teleor.net/lit/nauka/8.html  

http://www.silverage.ru/poets/makovsky/makov_vrubrer.htm

http://infoart.udm.ru/magazine/nov_yun/n42/krylov.htm 

Серия сообщений "Михаил Врубель":
Часть 1 - Врубель. Полнолуние
Часть 2 - Врубель. Очарованный Византией
Часть 3 - Врубель. Лиловая сказка