Скорее всего, вы никогда не читали Омара Хайяма… Потому что подавляющее большинство переводов на европейские языки – не просто искажают смысл его стихов – часто переводы имеют противоположный первоначальному смысл…

Певцом вина, кабаков и женских прелестей– именно таким предстает «персидский Леонардо» - Омар Хайям в традиционных переводах. А на самом деле, он прошел великий интеллектуальный и духовный путь, пьянством и блудом никогда не увлекался. В 7 лет он знал наизусть Коран, а в медресе** пришел к выводу, что учителя ничего нового ему сообщить не могут.. если что-то он и не знает, то просто потому, что об этом еще не думал…

Как странно жизни караван проходит.

Блажен, кто путь свой – весел, пьян проходит.

Зачем гадать о будущем, саки?

Дай мне вина! Ночной туман проходит!

Чтобы понять, о чем  стихотворение, нужно знать немного …

Творчество Хайяма наполнено суфийскими мотивами и образами..

Суфизм - это мусульманский мистицизм, требующий строгого аскетизма, призванного приводить к "высшему знанию" - познанию Бога. Идейно-теоретическая основа суфизма многое восприняла, в частности, из мистических верований Индии. В суфийских описаниях духовной структуры мироздания, в рекомендациях по отысканию своего "Я" и его очищению немало того, что мы привыкли связывать с некоторыми индийскими учениями, в частности, йогой.

Прибегая к иносказаниям, суфии использовали поэзию для создания обладающих мощным эмоциональным воздействием мистических текстов, которые для непосвященного звучали как любовные или гедонистские* стихи, на деле же были полны сакрального смысла.

Суфийская поэтическая символика группируется вокруг слов "любовь" и "вино": первое - о взаимоотношениях взыскующей души с Богом, второе - о восприятии уроков наставника и воздействии суфийских религиозных обрядов. Эти же слова играют значительную роль в поэзии Хайяма.

Для западных умов многие священные писания казались лишь сладострастными вакхическими рапсодиями. В них постоянно говорится о "винограде" и о "виноградной лозе", о "красном вине и винной чаше"; а также они переполнены восхвалениями "возлюбленной девы", "возлюбленного", "объятий любви", "брачного ложа" и многих иных представлений и образов, которые в уме европейца связаны с предметами, весьма отдаленными от религии и благочестия. Так и переводили – просто по прямому смыслу. В таком виде эти стихи везде и растиражированы.

Причиной такого своеобразного стиля является с одной стороны свойственное восточному уму богатство образов, чуждое Западу; с другой стороны суфии были вынуждены скрывать внутренний смысл своих сочинений под видом общепринятых поэтических сюжетов. Окруженные со всех сторон невежественными, фанатическими, правоверными магометанами, суфии были вынуждены прибегать к этому своеобразному символизму.

Символизм этот основан на восторженном признании Бога внутри нас, на присутствии обитающего в нас Духа. Согласно с этим "объятие" означает восторг сознательного единения с божеством; "бракосочетание" – это начало познавания; "вино" – это мистические учения суфиев; "лоза" и "виноград" – это источник вина, то есть сам "суфизм". "Таверна" – это храм, или тайное "место обучения" суфиев; "возлюбленный" – это символ, означающей "Всеблагий", или Бог; "любовником" всегда называется суфий, созерцающий Возлюбленного. Термин "возлюбленная дева" часто употребляется как символ божества, в смысле предмета страстной любви, "любовника", или "суфия". В том же смысле возлюбленной и любовника применяются выражения "красная роза", любимая "соловьем". Многие западные писатели считают этот символизм слишком напыщенным и не находят в поэзии вдохновенных персидских поэтов ничего, кроме чувственности и вакхического распутства. Прочтите, например, кажущееся распутными стихи "Рубаи", применяя вышеприведенное толкование, и вы убедитесь, что даже в плохом переводе возможно увидеть настоящий смысл…

"Пустыня стала бы раем, будь Ты рядом со мной; Ты бы пела в пустыне; Книга стихов под кустами, кувшин вина и хлеб".

"Вы знаете, друзья, какой славной попойкой отпраздновал я в своем доме вторую мою свадьбу. Я выбросил со своего ложа старый, бесплодный разум, а в жены взял себе дочь вина".

"Недавно, разверзлись врата таверны, и сквозь сумрак просиял ангельский образ. Он нес сосуд на плече и предложил мне вкусить из него. То был – виноград!"

"Виноград, который своей абсолютной логикой может опровергнуть семьдесят две спорящие секты. Это высший алхимик, в одно мгновение превращающий свинцовый металл жизни в золото".

"И пусть вино изменило мне, и стоило мне моей почетной одежды. Все же я часто задаюсь вопросом, покупают ли виноторговцы что-либо наполовину столь ценное, как то, что они продают".

"Еще утренняя заря не занялась, как мне послышался голос из таверны: коль скоро храм внутри уже готов, то что же дремлет вне храма сонный поклонник?"

Или вот, например, про переводы – подстрочник – такой:

Печаль убью я чашей в один ман.

Себя же обогащу двумя ритлями вина.

Сначала я дам трехкратный развод Разуму и Вере,

А затем женюсь на дочери Лозы.

Тут раздумья Хайяма о путях к Истине. Он убедился, что такие привычные для него инструменты познания, как Разум и Вера, оказались недостаточно эффективными. Хайям опечален этим, но Вдохновение (вино) не покинуло его, и он решает обратиться к Интуиции (дочери вьющейся Лозы) Именно в этой иерархии средств постижения Истины  -«Разум, Вера, Интуиция» — содержится ключ к пониманию скрытого смысла слов Хайяма, ускользнувшего от его переводчиков. В самом известном переводе (И. Тхоржевского) это стихотворение звучит так:

Сегодня — оргия. С моей женой,

Бесплодной дочкой мудрости пустой,

Я развожусь! Друзья, и я в восторге,

И я женюсь на дочке лоз простой.

Почувствуйте разницу!

Возьмём ещё одно стихотворение:

Я видел скитальца, сидящего

На выжженной солнцем земле.

(Нет в нём) ни неверия и ни

ислама, ни мирского и ни религии,

Ни истины, ни справедливости,

ни шариата, ни убеждений.

Кто же может быть отважнее

него в двух мирах?!

Скиталец, которого видел Хайям, фигура неясная и многоликая, определяемая по восприятию. Вот каким его видят русские и западные переводчики стихов поэта:

Вот беспутный гуляка, хмельной ветрогон:

Деньги, истину, жизнь – всё поставил на кон!

Шариат и Коран – для него не закон.

Кто на свете, скажите, отважней, чем он?

Но все – не так… Этот скиталец стар и молод, весел и грустен. Он беден и богат, слаб и могуществен. Он мудр и безумен, учён и невежествен. Он существует и его нет.

Он живёт одновременно в двух мирах – мире людей и там, где пребывают высшие сущности.

Он похож на людей, знакомых и неизвестных, живущих на “выжженной солнцем земле”…

И еще – оффтоп – почему-то подумала про таджиков, которых тут у нас очень много – строят, метут, копают в своей почти национальной теперь истошно оранжевой форме.. Может, мы их совсем не понимаем?

_________________

*призывающие к наслаждению

** мусульманская школа