С росписью в Храме Христа Спасителя у художника так ничего и не получилось - «Воскресение» отдали Брюллову, а предложили написать евангелистов - но Иванов отказался, да и в мыслях у него был уже собственный храм.  И тут грянули революционные события 1848 года и нарушили тихое затворничество Александра Андреевича. «Римский отшельник» не был таким уж смиренным монахом от искусства, каким хотел его видеть Гоголь в своей статье. Иванов сочувствовал воле итальянского народа к освобождению от австрийского господства, сочувствовал романтическому основателю «Молодой Италии» Мадзини. Художник познакомился с Герценом, знакомство и беседы с ним оставили след в миросозерцании: мощный ум Герцена не мог не привлекать его, оттесняя влияние Гоголя. Тут еще сыграло роль и присутствие младшего брата Сергея, настроенного достаточно радикально. Брат писал В.В.Стасову, отвечая на вопрос, не Гоголь ли содействовал замыслу библейских эскизов: «Могу вас уверить, что ошибаетесь сильно: этот переворот не Гоголь произвел, а 1848 год. Не забудьте, что мы с братом были в Риме личными свидетелями всего тогда происшедшего. Мы с ним читали в то время все печатавшееся, как в Риме, так и во французских газетах. В этом году все книгопродавцы римские доставляли очень дельные, до того строго запрещенные книги с необычайной скоростью и легкостью; мы же, со своей стороны, не спали. <> брат, все более и более освобождался и от того немногого, что нам прививает воспитание».

Дальше С.Иванов сообщал о самом главном: «У брата была мысль, сделать в композициях всю жизнь и деяния Христа. Проектировалось исполнение всего живописью на стенах особо на то посвященного здания, разумеется, не в церкви. Сюжеты располагались следующим образом. Главное и большое поле каждой стены должна была занимать картина или картины замечательнейшего происшествия из жизни Христа; сверху же ее или их (так сказать, по бордюру, хотя это слово не совсем тут верно) должны были быть представлены, но в гораздо меньшем размере, относящиеся к этому происшествию или наросшие на него впоследствии предания или сказания, или же сюжеты на те места Ветхого завета, в которых говорится о Мессии, или происшествия подобные, случившиеся в Ветхом завете и т.д. Эти композиции рождались, набрасывались углем и потом отделывались – все одновременно, хотя все это происходило в продолжение восьми лет, то есть с 1849 года до начала 1858 года, года его поездки в Петербург и кончины».

Видимо, Александр Иванов начал работу над «храмом человечества» в 1849 году и мыслил ее как историю жизни и деяний Христа с привлечением «наросших» преданий и параллелей из Ветхого завета.

И ещё была книга из тех, которые «очень дельные, до того строго запрещенные». Книгу эту он выучил наизусть. Штраус «Жизнь Иисуса»

Сначала несколько слов о книге. Ее автор – протестант, представитель так называемой либеральной теологии, ставившей задачу освободить Евангелие от легендарных наслоений, от метафизики, выявив реальное историческое зерно. Главным камнем преткновения здесь были сверхъестественные явления и чудеса, о которых повествуют евангелисты. Штраус в «Жизни Иисуса» полемизирует со своими предшественниками, пытавшимися найти естественное объяснение чудесам. Так, чудо хождения по водам они объясняли тем, что ученикам только показалось, будто Иисус идет по воде, а на самом деле он шел по кромке берега; преображение истолковывали как оптическое явление; воскрешение Лазаря – как пробуждение от летаргии и так далее. Подход Штрауса был более радикальный – он прямо утверждал вымышленность евангельских чудес. Много места в его книге занимают доказательства их невозможности. По его мнению, рассказы о сверхъестественных событиях жизни Иисуса возникли из мессианистских чаяний еврейской общины. Поэтому все они имеют прообразы в Ветхом завете, а также перекликаются с другими религиозными и мифологическими системами. В книге эти аналогии рассматриваются. Штраус впервые применил к христианской истории понятие миф, хотя в отличие от позднейшей мифологической школы, не сомневался в реальном существовании Иисуса Христа.

О книге этой много говорили, в Риме она была запрещена; художник надеялся почерпнуть в ней дополнительные знания о предмете. И действительно, приводимые Штраусом параллели с Ветхим заветом ему очень пригодились: ведь он и сам задумывал показать их в эскизах росписей, чтобы представить христианство как «результат всех верований»

Экскурсы Штрауса в область языческих религий и митраизма также привлекли внимание Иванова: судя по таблицам, он намеревался ввести в росписи «Вознесение Геркулеса», «Леду и лебедя», некоторые другие античные мифы.

Но если бы Иванов действительно следовал ходу мыслей Штрауса, подчинился логике его доказательств, он изобразил бы демифологизированную историю Христа, примерно так, как через несколько десятилетий сделал В.Д.Поленов в серии полотен о жизни Иисуса – очень поэтических, но лишенных элемента сверхъестественного. По такому пути шел французский историк и писатель Эрнест Ренан в широко известной книге «Жизнь Иисуса». «Освобождал» от чудес историю Христа и Лев Толстой, по-своему переложивший Евангелие. Но Иванов подходит совсем иначе, собственно, вразрез с позитивистскими течениями. Он представляет события в полном согласии с евангельскими текстами, где чудесное вплетено в ткань реального.

Практически книга Штрауса послужила ему лишь путеводной нитью для отбора сюжетов, окружавших евангельскую основу. Однако чтение ее несомненно, влияло на него, истребляя последние остатки ортодоксального мышления. Рационализм взял верх, и так «широко раздвинулись мыслительные горизонты», что померк замысел большой картины «Явление Мессии», в которую он прежде думал вместить «смысл всего Евангелия» – идеи духовного возрождения человечества.

В письме 1855 года Иванов писал: «Мои труды: большая картина более и более понижается в глазах моих. Далеко ушли мы, живущие в 1855 г., в мыслях наших тем, что перед последними решениями учености литературной основная мысль моей картины совсем почти теряется… Вы, может быть, спросите: что ж я извлек из последних положений литературной учености? Тут я едва могу назваться слабым учеником, хоть и сделал несколько проб, как её приспособить к нашему живописному делу».

Но, видимо, внутренняя несогласованность и раздвоенность всё же присутствовала…и он поехал в Лондон, чтобы свидеться с Герценом и у него «зачерпнуть разъяснение мыслей моих». Герцен потом так передавал слова художника: «Я утратил ту религиозную веру, которая мне облегчала работу, жизнь, когда вы были в Риме… Я мучусь о том, что не могу формулировать искусством, не могу воплотить мое новое воззрение, а до старого касаться я считают преступным, – прибавил он с жаром. – Писать без веры религиозные картины – это безнравственно, это грешно; я не надивлюсь на французов и итальянцев: разбирая по камню католическую церковь, они наперехват пишут картины для ее стен. Этого я не могу, нет, никогда, никогда!». Нет оснований не доверять свидетельству Герцена.

И тут - ой-ой-ой - исследователи творчества массово восклицают: «И все же, не странно ли: Иванов с жаром утверждает, что утратил веру, что писать религиозные картины без веры преступно, – а в то же самое время с жаром работает над огромным циклом религиозных картин и продолжает эту работу, вернувшись из Лондона в Рим» И видят в этом «противоречие». Да ведь сам художник - не очень хорошо образованный, и терзаемый сомнениями понимал, да и говорил - с отчаянием о вере, а не о религии, «исторические» иллюстрации к которой писал. И не был услышан - ни Герценом, ни критиками…

До последнего года жизни не остыл художник к своим библейским, вот он пишет В.П.Боткину, всего за несколько недель до смерти: «…при первом случае тотчас же завернусь опять в ту улочку, в которой так спокойно зрели в продолжение 8-ми лет мои новые думы, и к олицетворению которых еще нужно по крайней мере года четыре римской жизни».

По словам Н.Г. Чернышевского, «Иванов являлся человеком, по своим стремлениям принадлежащим к небольшому числу избранных гениев, которые решительно становятся людьми будущего».

Располагая библейские композиции на стенах воображаемого здания в соответствии с книгой Штрауса, Иванов как бы подтверждал тезис о мифологическом элементе в христианстве…Но, в отличие от Штрауса, в его «храме» оставалось место «историческим» чудесам. Чтобы в этом убедиться - стоит посмотреть на замечательные акварели - «Библейский цикл» - эскизы будущего храма…Из задуманных 500 осуществлено 200. Удивительные это картины.

Моисей перед Богом.

Гавриил поражает Захарию немотой

Сон Иосифа

Чудеса изображаются как нечто необыкновенное, вторгающееся в нормальную жизнь и нарушающее ее привычный ход.

Они сопровождаются потоками нездешнего света, сдвигами пространства; люди, пораженные, не знают, видят ли они это наяву или во сне. 

Хождение по водам

Во времена седой древности, когда, согласно библейским преданиям, участие небесных сил в жизни пастушеских племен проявлялось постоянно и непосредственно: ангелы сходили на землю и брали в жены дочерей человеческих, патриархи и пророки получали от Бога руководительные указания, Бог сам шел перед войском в виде огненного столпа или облака. В представлении той среды чудеса столь же реальны, как повседневные события...

Тайная вечеря

Христос в Гефсиманском саду

Бичевание Христа

"Богоматерь, ученики Христа и женщины, следовавшие за ним, смотрят издали на Распятие"

И вот еще - "Преображение"...

Кратко обобщу.

Вот она ещё раз эта картина, так озадачившая меня и подвигнувшая на раскопки). Дописал - и привез-таки ее в Питер. Как пишут много численные искусствоведы и музейщики - "Дело всей жизни"...

И - и не заметно на ней милости Бога Отца, пославшего к людям Сына Своего во спасение их, и, кажется, какой-то виден разлад между Божьим миром (природой) и человеком. Бог Сын словно сторонится людей, обходя свои владения. Не человек, а природа сохранила чистоту Божьего замысла и гармонию: посмотрите – эта выжженная древняя земля, ее голубеющие дали, опаленная жгучим солнцем зелень и высокое небо – к этому как бы и совсем не принадлежат люди, собравшиеся у вод иорданских, а только идущий вдали Христос. Два цвета его одежды, синий и блекло-малиновый, – это цветовой камертон колориту пейзажа с разлившейся на полкартины синевой и пробивающейся то там, то здесь ржавчиной земли. И в этом вольном или невольном смещении смысла евангельского события отразилось духовное состояние Иванова... 

Александр Иванов пришел к собственному, им самим созданному храму. Он рассматривал, вслед за Штраусом, все религии…и видел христианство, и православие в том числе - как вершину пирамидки, Христа - как закономерный результат и итог всей предшествующей истории. Конечно, христианство впитало в себя много всего, говорила об этом не один раз…И про рерихо-блаватские теософии – уже было.

Но христианство - принципиально новая история, «совсем другая песня», новый отсчет, не арифметическая сумма предыдущего. А то, о чем писал Иванов - «храм всех религий», для которого были сделаны эскизы - теософия, и никаких таких «вопросов, которые разрешить до конца невозможно» (как пишет А.М. Копировский)  творчество Иванова - не ставит. «Соединить творчество Рафаэля с последними достижениями учености» уже пробовал Фауст…

Иллюстрации - из поста Александр Ш Крылов-а  Александр Андреевич Иванов

Вольный рерайт, компиляция и жесткое редактирование) по материалам - 

http://az.lib.ru/c/comakion_a_i/text_0020.shtml

http://www.tanais.info/art/ivanov2more.html

http://art.1september.ru/2001/12/no12_01.html

http://www.nearyou.ru/100kartin/100karrt_48.html

http://religion.ng.ru/art/2007-06-06/5_messiah.html

http://www.e-religions.net/2008/datas/users/Kopirovsky.pdf

Серия сообщений "Александр Иванов":
Часть 1 - Александр Иванов. Явление Мессии (1)
Часть 2 - Александр Иванов. Явление Мессии (2)
Часть 3 - Александр Иванов. Явление Мессии (3)