Публичная стирка сталинского грязного белья, известная под названием десталинизации, набрала пик к 1962 году. Десятилетие было отмечено тремя высшими точками в развитии десталинизации. Каждая из них была связана с недавним партийным постановлением о необходимости отхода от Сталинских норм. Первая приходится на 1954 год и вызвана сентябрьским пленумом 1953 года, вторая — на 1956-й и связана с «закрытым» докладом на XX съезде, третья и последняя — на 1962-й как отголосок XXII съезда партии.
Большая часть показной диссидентской литературы этого десятилетия на деле прославляла мудрость нового руководства. Более того, этот новый официоз был таким же формализованным, как и прежний. Великие традиции соцреализма никуда не делись: новое время принесло лишь некоторые новые образы и повороты в основополагающую фабулу.
Проза 1950-х перераспределила условное подразделение наставников на суровых» и доброжелательных. Сейчас «ложный» наставник часто «суров», а истинный, напротив, тяготеет к доброжелательности.
Все доводилось до точки кипения и взрывалось. Ранее об изменениях в основном говорили, рассуждая о правах человека на частную жизнь и художественной правде. После сталинский смерти в рассмотрении этих проблем выделился аспект соотнесения общественных и личных интересов, идей индивида и правды в целом.
К началу 1950-х годов советская экономика преодолела урон, нанесенный войной, и управление ею снова могло стать более либеральным, можно было уделять больше внимания человеческим нуждам. Более того, были созданы предпосылки для формирования передовых технологий, для чего требовались западные экспертизы, разработки и гибкость.
Для 1950-х годов характерен культ не «маленького человека», «винтика» в государственной машине, но обычного человека с присущей ему индивидуальностью. Этот культ отражался в кампаниях по внедрению «искренности» и «лирики» в литературу (читай: индивидуальность выражения, развенчание нереалистичных характеров, уделение большего внимания любви и прочим чувствам), в защите прав личности на полнокровную частную жизнь. Положительным героям стали прощать измены, чего не дозволялось с начала 1930-х годов. Любой, пытавшийся помешать этому, рассматривался не как заботливый родитель (так было в 1940-е), но как существо, склонное к демагогии или цинизму, сующее нос в чужие дела, осуждаемое общественным мнением.
"Год протеста", 1956-й
Единственной новацией в книгах, написанных позже 1956 года, было то, что слово «правда» стало активно использоваться, хотя оно употреблялось и в некоторых работах 1952 года, ставших провозвестниками будущих послесталинских установок.
Парадокс проявляется и в том, что самый «диссидентский» роман «оттепели» 1956 года одновременно находится ближе, чем какой-либо другой, более конформистский, к образцам сталинской литературы.
В специфическом контексте марксизма-ленинизма ответы не могли быть найдены в принципе, пока «правильное» соотношение стихийности/сознательности не будет достигнуто в бесклассовом обществе. До этого любое решение могло быть изменено, являлось несовершенным, определенным конкретно-историческими обстоятельствами. Но вопрос шире, чем его специфическая марксистско-ленинская интерпретация: это серьезная проблема современного общества. Решение этих проблем лежало не в законодательстве или постановлениях, но в вещах внутренних (стихийных?). Писатели в этот послесталинский период продолжали лирически писать об эффективности, технологии, разумных нормах, разумных целях и т.п., но в то же время все это было тайным прикосновением к вещам духовным, природным, не поддающимся регуляции.
По иронии судьбы от мучений в решении проблемы, как создать «структуру» без «обязательности», идеалистов избавила «необходимость» венгерского восстания в конце октября 1956 года (кризис в управлении), которое показало, каким может стать бюрократическое общество, если не будет игнорировать такие ценности 1950-х, как искренность и собственное мнение.
Лезгафт обратиться по имени
Понедельник, 12 Марта 2012 г. 22:07 (ссылка)
