Обыкновенно-мокрая и холодная погода, неделю уже - серое небо, стучащий по оконному стеклу дождь. С книжкой, кошкой и под пледом… красота! На маяке тихо, в фонарном отсеке – порядок: очищены от нагара фитили, пламя – яркое и высокое, отражатели и стёкла отмыты от грязи и остатков шмякнувшихся о них бесов, резервуарчики наполнены маслом, которое почти незаметно поднимается в фитиль – чтобы чудесным образом превратиться в огонь и отдать накопленный где-то в уютной долине солнечный свет.А свет сейчас тут - зелёный, мне нравится, ещё есть белый и красный, а синий нельзя, так вот, свет лениво касается страниц, и слышно, как за окном трепещут драконы и молнии, бьются волны и злится ветер... Как тут не вспомнить о сказках? Что-то давно уже ничего про них не говорила) Вспомнила, что было уже много тут сказок, и о русском духе было, и как-то предупреждала – не выпадайте из сказки, и даже эстетика сказки была, а сейчас вот про жизнь в сказке подумалось, этика сказки  …правила поведения... Это почти как на маяке правила) А если вы не любите сказки – то не читайте дальше… значит, вас никто не научил их любить. Наверное, вас просто не может быть)))

Мир сказки сильно отличается от современного, и от современных книжек и романов. Сказки по сути своей основательны и правдивы, а нескончаемые выдумки о современной жизни немыслимы и пусты… В сказках душа здорова, мир - полон чудес. В современной книжке мир уныл и привычен, а душа корчится от боли. Сказку творит вся деревня - книгу пишет одинокий сумасшедший.

Традиция сказки расширяет права; она дает право голоса самому угнетенному классу - нашим предкам. Традиция не сдается заносчивой олигархии, которой выпало жить сейчас. Почти все мои современники верят, что человек не может быть ущемлен в своих правах только из-за такой случайности, как его рождение; традиция не позволяет ущемлять права человека из-за такой случайности, как смерть.

Современник требует не пренебрегать советом слуги. Традиция сказки заставляет прислушаться к совету отца. Позовём мертвых на наш совет. Итак, правила жизни в сказочном мире)))

1. Удивление.

Крепче всего в детстве я верила в волшебные сказки. Они и сегодня кажутся мне удивительно разумными.  Рядом с ними всё остальное фантастично, даже религия и рационализм: религия невероятно права, рационализм невероятно не прав. Страна чудес - это просто солнечный край здравого смысла. Не земля судит небо, а небо землю, и точно так же, по-моему, землю укоряет сказочная страна.

Мне важно понять, какая этика вырастает из волшебных сказок. Я говорю о взгляде на мир, который воспитали во мне сказки, а после робко утвердили факты.

Вот этот взгляд: существуют причинно - следственные связи («одно вытекает из другого»), которые в полном смысле слова необходимы. Таковы законы логики и математики. Мы, жители маяков, признаем их.

Волшебные сказки удивительно правдивы. Учёный говорит: «Перережь черенок, и яблоко упадет» - и он говорит спокойно, словно одно непременно следует из другого. Бага-Яга говорит: «Помоги мелкой зверюшке, и ты победишь» - но говорит она не так, словно это неизбежно. Конечно, она давала этот совет многим славным царевичам, и многие побеждали на её глазах, но она не утратила ни удивления, ни разума. Она не ломает себе голову, чтобы изобрести логическую связь между зверюшкой  и победой над Кощеем. А ученый или очередной «гуру» не успокоится, пока не установит связь межу яблоком, покинувшим дерево, и яблоком, достигшим земли. Он говорит так, словно обнаружил не набор удивительных событий, но объединяющую их истину; словно физическая связь между двумя странными явлениями соединяет их и философски. Ему кажется, что если одна непонятная вещь постоянно следует за другой, то вместе они понятны. Две туманные загадки дают ясный ответ – на этом держится не только наука, но и весь нью-эйдж: и Блаватская, и Ошо, и Рерихи… и все убогие современные «учителя» Пути и вечного счастья, их смело можно причислить к «ученым» – они тоже не удивляются, потому что всё знают.

На маяке я избегаю слова «закон», но его чрезвычайно любят в вашей стране «ученых». Закон предполагает, что мы знаем суть и причины обобщения, а не только заметили его результаты. Если есть закон, что карманникам место в тюрьме, то он предполагает некую духовную связь между идеей воровства и идеей тюрьмы. И вы знаете эту связь, вы можем объяснить, почему лишаете свободы человека, который ею злоупотребляет. Но вы не знаеете, почему яйцо превратилось в цыпленка, как не знаеете, почему лягушка превратилась в чудесную царевну. Как идеи, яйцо и цыпленок даже более чужды друг другу - ведь яйцо ничем не напоминает цыпленка, в то время как многие царевны смахивают на лягушек))).

Сознавая, что происходят определенные изменения, мы должны их рассматривать с позиций волшебной сказки, а не в манере «законов учения». Если нас спросят, почему яйцо превратилось  в птицу, а листья осенью опадают, надо ответить, как Василиса  ответила бы Иван-Царевичу, вздумай он спросить, почему кости в ее рукаве превратились в лебедей, а остатки вина – в озеро. Тут, на маяке, один ответ: «Это - волшебство». Это не «закон», ибо мы не знаем его смысла. Это не необходимость, ибо, хотя на практике мы рассчитываем, что так будет, мы не вправе сказать, что так бывает всегда.

Для закона недостаточно, что мы рассчитываем на обычный порядок вещей. Мы не рассчитываем, мы делаем на это ставку. Мы рискуем столкнуться с чудом, как с отравленным кексом или губительной кометой. Мы не учитываем чудо не потому, что оно исключено, но потому, что оно - исключение. Все термины современных книг - «закон», «тенденция», «необходимость», «порядок» — неразумны, ведь они предполагают внутреннюю связь, который нет. В описании жизни и природы меня удовлетворяют только термины сказки: «чудо», «волшебство», «очарование», «чары». Они выражают произвольность явления и его тайну. Дерево дает плод, ибо оно — волшебное. Река бежит с гор — она заколдована. Солнце светит - заколдовано и оно.

Это не фантастика и не мистика. Просто язык волшебных сказок разумен и агностичен (заведомо непознаваем). Только им я могу выразить ясное и четкое ощущение, что одна вещь совершенно отлична от другой и нет логической связи между «летать» и «класть яйца». Человек, говорящий о законе, которого он в глаза не видел, - вот мистик. Обычный «ученый», строго говоря, раб эмоций. Он раб их в том существенно смысле, что его увлекают и подавляют совпадения. Он так часто видел, как птицы летают и кладут яйца, что чувствует некую тонкую туманную связь между этими идеями - а ее нет.

Отвергнутый воздыхатель объединяет луну и погибшую любовь, а материалист - луну и прилив. В обоих случаях связь только в том, что их часто видели вместе.

Мы все читали и в научных и в художественных книгах о человеке, забывшем свое имя. Он бродит по улицам, всё видит и воспринимает, только не может вспомнить, кто же он. Каждый человек, каждый из нас, стоит только спуститься с маяка  - герой этой истории. Каждый человек забыл, кто он.

Можно постичь мир, но не самого себя, - душа дальше от нас, чем далекие звезды. Мы все подвержены этой умственной болезни - мы забыли свои имена. Все, что мы называем здравым смыслом, практичностью, рационализмом, означает только, что в некоторые глухие периоды нашей жизни мы забываем об этом провале в памяти. Все, что мы называем духом, искусством, восторгом, означает только, что в некий ужасный миг мы вспоминаем о нем. Но хотя мы бродим по улицам и дивимся, как полоумные, все же это - удивление, от слова «дивный».

2. Благодарность – второе правило сказочного мира.

Положительная сторона чуда - благодарность. Это следующая веха на нашем пути по стране чудес. Сейчас я только пытаюсь описать невероятные чувства, которые не поддаются описанию. И сильнейшее из них - чувство, что жизнь так же драгоценна, сколь изумительна.

Жизнь прекрасна, ибо она - приключение; жизнь - приключение, ибо она - шанс. Волшебные сказки не портит то обстоятельство, что испытаний и Кощеев в них больше, чем везения и чудес, - все равно в волшебной сказке хорошо. Счастье проверяется благодарностью. Дети благодарны деду Морозу за подарки, которые он кладет им под елку; могу же я поблагодарить деда Мороза за таинственный дар - две ноги! Мы благодарим за подаренные нам на день рождения духи, книжки и тапочки, но кто подарил мне в день рождения жизнь?

Таковы были мои первые детские чувства, недоказуемые и неоспоримые. Мир не только потрясает; жизнь - сюрприз и сюрприз приятный.

3. Условие.

Это как бы сказочная основа. Основа жизни в сказке.

Всякий может увидеть его, пусть только прочтет любую волшебную сказку. Ради занудства я назову его Учением о Радости-под-Условием. Сказка говорит о том, как много блага в слове «если»; согласно этике маяков, все благо - в этом слове. В сказке всегда говорится: «Ты будешь жить в золотом и изумрудном дворце, если не скажешь «корова», или «Ты будешь счастлив с царевной, если не три года и три дня не сожжешь ее лягушачью кожу».

Мечта всегда зависит от запрета. Все великое и немыслимое зависит от отказа в чем-то. Все чудесное и прекрасное возможно, если что-то одно запрещено.

В волшебных сказках непостижимое счастье покоится на непостижимом условии. Открыл ларчик - разлетятся беды, забыл слово - погибли города, сжег кожицу -  улетит любовь. Сорви цветок - и люди обречены. Съешь яблоко - и пропала надежда на Бога (ой, последнее уже не сказка).

4. Хрупкость.

На маяке самое ценное, говорила уже - фонарь – немного стекла, чтобы пламя не задувал ветер. Стекла вообще в сказке много. Одна царевна живет в стеклянном замке, другая - на стеклянной горе, третья видит все в волшебном зеркале: все они будут жить в стеклянных дворцах, если не станут швырять камни. Тонкий блеск стекла символизирует счастье столь же хрупкое, как любой сосуд, который легко может разбить кошка или горничная. И это чувство из волшебных сказок запало мне в душу, и я стала так относиться ко всему миру. Я чувствовала и чувствую, что жизнь ярка, как бриллиант, но хрупка, как оконное стекло, и когда небеса сравнивают с кристаллом, я вздрагиваю - как бы Бог не разбил мир вдребезги.

Но сказки говорят: помните, бьющееся - не обречено на гибель. Ударьте по стеклу - оно не проживет и секунды, берегите его - оно проживет века. Такова радость человека; как и на маяке, так и в вашей стране счастье продлится, пока вы не сделаете чего-то, что вы можете сделать в любую секунду, часто не понимая, почему этого делать нельзя. Мне этот закон не казался несправедливым. Если младший царский сын спросит царевну: «Объясни, почему я не могу сжечь твою кожу?» царевна скажет: «Сперва объясни её». Если Золушка спросит: «За что я должна в двенадцать уйти с бала?» крестная ответит: «А за что ты идешь на бал?»

Если я завещаю кому-то десять древних черепков и одну волшебную книжку, пусть он не жалуется, если удивительный подарок дается с удивительным условием - не смотреть крылатому коню в зубы.

Сама жизнь кажется мне удивительным даром, и я не вправе жаловаться на то, что дивное видение почему-то ограничено; я ведь не постигла самого видения. Рама не стариннее, чем картина. Запрет может быть столь же непнятным, сколь и дар; он ослепляет, как солнце, ускользает, как река, ужасает и удивляет, как лесные дебри.

Благодаря этой вере (назовем ее философией Василисы-Премудрой) я никогда не чувствовала того, что чувствовали мои ровесницы и называли мятежом. Надеюсь, я бы воспротивилась дурным законам. Но я не склонна сопротивляться любому закону только потому, что он таинственен. Передача земли иногда сопровождается дурацкими церемониям - надо сломать палку или уплатить зернышко. Я готова подчиниться любой феодальной фантазии ради великого владения - владения землею и небом. Эта фантазия не может быть нелепее и удивительнее, чем то, что мне вообще позволено здесь жить.

5. Единственность, уникальность.

Это вообще невыносимое для современности правило. Никакие ограничения любви не кажутся мне столь чудными и неожиданными, как сама любовь.

Верность одному мужчине - недорогая плата за то, чтобы увидеть хоть одного настоящего мужчину. Верность одной женщине – мелочь по сравнению со счастьем ею обладать. Жаловаться, что любить можно только раз, все равно, что жаловаться, что родиться можно лишь однажды. Это несоизмеримо с величайшим переживанием, о котором идет речь, и обнаруживает не преувеличенную чувственность, но странное бесчувствие. Только дурак недоволен, что нельзя войти в Рай  сразу через пять ворот.

Полигамия, не говоря уже про  модный промискуитет – с точки зрения сказки, это просто недостаток любви, словно ты рассеянно перебираешь десяток бесценных, но не нужных жемчужин. Ага «Париж открыт, - но мне туда не надо!» Эстеты достигают безумных пределов речи, восхваляя все, что достойно любви. Они рыдают над чертополохом, блестящее уркашение повергает их на колени. Но их эмоции никогда не находили во мне отклика, потому что им не приходит в голову платить за удовольствие хотя бы символической жертвой.

Я чувствовала, что нужно поститься сорок дней, чтобы увидеть настоящий восход; пройти через огонь, чтобы добыть первоцвет. А ведь иногда любители прекрасного не могут даже протрезвиться ради восхода. В сказке за чудесные необычайные радости нужно платить соблюдением обычной банальной морали.

6. Отношения с современностью.

Удивительно, что современная мысль противоречит двум самым существенным положениям моей детской веры.

Я уже говорила о вере, которую воспитали во мне волшебные сказки: мир причудлив, изумителен, он мог бы быть совсем другим; и таков, как он есть. Он прекрасен, но за этот протрясающий мир мы должны уплатить дань и подчиниться удивительнейшим ограничениям. Но весь современный мир обрушился валом на мою веру, и столкновение породило два внезапных и неожиданных ощущения, которые сохранились во мне, а со временем окрепли и стали убеждениями.

Во-первых, я увидела, что весь современный мир говорит на языке некоего «научного» фатализма: все таково, каким оно должно быть, ибо все без ошибки развивалось с самого начала. Лист на дереве зеленый, потому что он никогда не мог быть другим. Философ же сказочной школы радуется зеленому листу именно потому, что он мог быть алым. Лист словно бы превратился в зеленый за миг до того, как на него взглянули. Мы, жители маяков, рады, что снег бел, по той весьма разумной причине, что он мог быть черным.

В каждом цвете мы чувствуем выбор; багрянец роз не только определен - он драматичен, словно внезапно хлынула кровь. Мы видим: что-то свершилось. Но «учителя» и «ученые» нашего времени воспротивились нашему врожденному чувству: вот сейчас, мгновение назад, что-то произошло. Их послушать, ничего не происходило с начала мира, ничего не произошло с той поры, как возник мир.

Мир, каким я его застала, утвердился и он противен; вещи для него - такие, как они есть. Но, задавая вопросы, я поняла, что доказательств нет: все повторяется просто потому, что повторяется. Для меня же от этого повторения все стало скучнее, а не разумней.

7. Постоянство, рутина

Я говорю только о впечатлении тайном и упрямом. Повторения в природе иногда казались назойливыми — так твердит одно и то же рассерженный «учитель». Трава махала мне всеми пальцами, звезды столпились, требуя, чтобы их поняли, солнце хотело, чтобы я увидела его, если оно взойдет тысячу раз. Повторения во Вселенной стали сводящим с ума заклинанием, и я начала понимать, в чем дело.

Весь материализм, который ныне владеет умами, и мистика всех учений и медитаций - основаны на одном ложном предположении. Считают, что повторения свойственны мертвой материи, механизму. Люди полагают, что одушевленная Вселенная должна меняться, живое солнце - пуститься в пляс. Это не так даже на житейском уровне. , а тем более - в сказке. В повседневность разнообразие вносит не жизнь, а смерть. Человек движется иначе, когда устанет или что-то у него не ладится. Он сядет в автобус, потому что ему надоело идти, пойдет, потому что ему надело сидеть.

Солнце встает каждое утро, а я нет, но такое разнообразие вызвано не моей активностью, а моей ленью, может быть и так, что солнце охотно встает каждый день, ибо ему это не в тягость. Обычность, рутина всегда основана на избытке, а не на недостатке жизни.

Так дети повторяют все снова и снова особо приятную им шутку или игру. Малыш ритмично топочет от избытка, а не от недостатка сил. Дети полны сил, они свободны, они крепки духом, потому им и хочется, чтобы все повторялось. Они твердят: «Еще!», и взрослые слушаются, пока не падают от усталости - ведь взрослые недостаточно сильны для однообразия. А вот Бог, наверное, достаточно силен. Наверное, Он каждое утро говорит «Еще!» солнцу и каждый вечер - месяцу. Паки-паки))) Быть может, не сухая необходимость создала все маки одинаковыми; быть может, Бог создал каждый отдельно и ни разу не устал.

Бог ненасытен, как ребенок, ибо мы грешили и состарились, и Отец наш моложе нас. Повторение в природе не рутина - это вызов на «бис». Небеса крикнут «бис» птице, которая снесла яйцо. Если человек зачинает и рождает ребенка, а не мышонка, не неведому зверушку, не чудище, то дело вовсе не в том, что мы обречены размножаться без цели и смысла. Возможно, наше крохотное действо тронуло Бога. Он восторгается в звездном театре и в конце каждой нашей драмы вновь и вновь вызывают нас на сцену. Всё повторяется тысячи лет, ибо Он так решил, и всё может прекратиться в любой миг. Поколение сменяет поколение, но любой из нас может оказаться последним.

Таким было мое первое убеждение, родившееся, когда мои детские чувства сказки столкнулись на всем скаку с современными верованиями. Я всегда чувствовала, что все на свете - чудо, ибо все чудесно; тогда я поняла, что все - чудо в более строгом смысле слова: все снова и снова вызывает некая воля. Короче, я всегда чувствовала, что в мире есть волшебство; теперь я почувствовала, что в мире есть волшебник. Тогда усилилось ощущение, всегда присутствовавшее неосознанно: у мира есть цель, а раз есть цель - есть личность. Мир всегда казался мне сказкой, а где сказка, там и рассказчик.

Эти подсознательные убеждения лучше всего выражены в сказках. Одни лишь волшебные сказки могли передать мое чувство, что жизнь не только удовольствие, но и немыслимая привилегия. И пусть она повторяется))) 

Вот так я понимаю правила поведения в сказке…этику сказки.

А книга, что все это время лежала у меня на коленях и чьи страницы освещал зелёный свет маяка – наверное, догадались, это любимый католик; - и я знаю точно, моя интерпретация его не обидит, и он точно бы понял, что маяк - это не мания величия, просто мне жить больше негде. На самом деле.

Сильно отредактированный - Честертон Г. К. Ортодоксия

http://www.chesterton.ru