Папа отводит нас к окну, за ним из ушата разливается оранжевый закат, и приподымает кисть с фотоаппаратом. «Сейчас!» - большая, крепкая рука обнимает разом нас троих и задерживает с улыбкою буквально на миг. Вспышка. Секундные улыбки. В глазах искрит от слишком спонтанного и яркого света, уши копиркой раз за разом отчеканивают специфический звук затвора… «Прекрасно!».

           Волна выступает из-за горной гряды и искусственных терриконов, она проскальзывает меж хозпостроек, засасывая зазевавшихся рабочих в касках, сонных дальнобойщиков, усатых дачников и прочих велосипедистов… Чернобровой, насупленной стеной она со всей силой на полной скорости летит к городу.

           Папа опускает нас на диван, сам ложится на пол и неестественно приподнимает голову. «Птичка!» - видно, как линзы в фиолетовой комнате нагоняют друг друга и, почти столкнувшись, замирают на чуть, а диафрагма приоткрывает гнездышко, откуда уже почти виден пробивающийся клюв… «Снято!» - выдыхается всеми четырьмя одновременно, и сердце снова начинает биться, пусть чуть ускореннее. На периферии зрения кажется отлет украденной кадром души, но всё это, наверное, только лишь вирусы прочитанных страхов…

           Сминающиеся пригороды, необычные стада взлетающих компаний на_троих, недоигравшие в домино деды, деревенские красавицы с недоуменными лицами за доли секунды до пропажи в черной матовой пыли, похожей на обволакивающий дым – в бешеном ритме рейсовые автобусы и электрички распахивают настежь окнами и дверьми, делясь вылетающими человеческими ступнями, которые только и остаётся видеть в набегающем мрачном прибое под раскрутившимся раскаленными диском вселенской циркулярки, едва лишь начинающим свой бег.

           Папа заводит нас за стол, ставит десятисекундный таймер и скачком перебегает во главу, поняв бокал с шампанским. Замершая восковая картина в ожидании почти посылаемого сверху щелчка волнуется непонятно, почему – и когда он, наконец, происходит, неподдельно разнервничавшись, резко принимается за еду, также скоро прекращая… Ни слова, ни взгляда друг на друга – можно лишь слышать, как под веками электрическими разрядами проскакивают многолетние отношения и неслучайные связи, сплетающиеся в торнадо и скопом наваливающиеся во время «глух и нем»…

           Вихреподобная волна сотрясает многоэтажки, выворачивая даже тех, кто по душевной болезни сидит под столами и ждет, дрожа, вслед за шариками «МакДональдс» втягиваются дети и разомкнувшие руки взрослые, электромонтёры со столбов и сантехники из лабиринтов канализации... Переливаясь сверху донизу, поедая свет, серая стена разрастается зубцами и ковшом грейдера утыкается в центр.

           Папа щелкает нас, лежащими на полу крестом и, пока глаза еще поблескивают от ксенона, говорит: «Хорошо вышло! Семейный альбом останется доволен.» - и заливается смехом, которому мы вторим, третим и четверим… За окном незаметно, чересчур быстро становится сумрачно и жарко, за запотевшим стеклом натягивается темное покрывало всё выше и увереннее, всё стремительнее в ней теряется солнце…

           …Сначала исчез папа, пропав, завернутый серой простынёй, затем, посерев, не стало мамы... Старший брат, едва по-детски захныкав, испарился на первой выкатившейся слезе неясного, одинокого страха – и вот я, один, маленький-маленький, посреди светлого кружочка кухни, вокруг меня мечется серебристо-серый ветер, ерошит волосы, трогает за бока и щеки... Вот я плачу, а может, истекаю слюною, не могу понять, отчего и как, а еще почему и за что... И вот фотоаппарат, что вырывается на миг из дымки и делает свой последний для меня «Клац!».

Saturnus - 7