С этой выставки я вышла оглушенная и обескураженная, и немножко грустная. Что - в этих картинах? Непонятное какое-то православие. Нехорошо в Пост такие мысли. Но оно мне покою не дает - как же так - придворный художник царской фамилии, в свое время расписывавший престижные, грандиозные храмы по заказу приближенных самодержца, он за год до кончины был удостоен Сталинской премии... Ох, непрост... Среди обычного восторженного славословия все-таки удалось немного найти информации. Предупреждаю - очень занудливо.
Михаил Нестеров родился в Уфе в 1862 году, в богатой патриархальной купеческой семье, дед в которой был старообрядец. После гимназии, провалив экзамен в техническое училище, и недолго продержавшись в реальном, поступает в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, где его любимым учителем был Перов.
В Училище Нестеров пробыл три года.
В 1881 году переехал в Петербург, поступил в Академию художеств на курс П. П. Чистякова, в Академии ему не понравилось, и он вернулся в Москву, вновь поступил в Училище живописи, учился у А. К. Саврасова. Там он попал «в запьянцовскую среду» и рисковал утонуть в пучине пьянства. К тому же отличался озорством. Искал себя в типовых жанрах передвижников.
Познакомился с будущей женой Машей, и они без согласия родителей обвенчались. Горячо любимая жена родила ему дочку, и на следующий день умерла. «Любовь к Маше и потеря ее сделали меня художником, вложили в мое художество недостающее содержание, и чувство, и живую душу - словом, все то, что позднее ценили и ценят люди в моем искусстве». Смерть жены надломила его, и эта надломленность будет чувствоваться в нем всю жизнь.
Первая картина, которая принесла ему успех - "Пустынник". На картине изображён старец с лестовкой , словно пришедший из глубины веков: то ли это одинокий скиталец из северных лесов, то ли обитатель дальнего старообрядческого скита, то ли просто житель давно ушедшей Святой Руси... Лестовки раньше я не замечала, а на выставке вот хорошо видно, они везде) Позже Нестеров рассказал: «Мой старичок открыл мне какие-то тайны своего жития. Он со мной вел беседы, открывал мне таинственный мир пустынножительства, где он, счастливый и довольный, восхищал меня своею простотою… Тогда он был мне так близок, так любезен».
Вы видите здесь счастье и довольство?
Сам Нестеров всегда предпочитал эту таинственную «простоту» внешним эффектам. В предисловии к своим «Давним дням», написанным в конце жизни, он писал: «Я избегал изображать так называемые сильные страсти, предпочитая им наш тихий пейзаж, человека, живущего внутренней жизнью». Он изображал «невидимое», град Китеж.
Картина, заявившая о появлении глубокого самобытного дарования, ещё до выставки была куплена Третьяковым, это был успех! Это позволило Нестерову впервые побывать за границей, в Италии и Франции. Там он увидел работы современных западных художников Пюви де Шаванна и Бастьен-Лепажа. Они тоже обращались к религиозным сюжетам...
Первый успех окрылял. Свое слово Нестеров хотел сказать, сочетая достижения передвижников с европейской классикой религиозного жанра новейших "идеалистов" Бастьен-Лепажа и Пюви де Шаванна. И при этом художник стоял на твердых патриотических позициях — Православие, Самодержавие, Народность. В 1905 он вступит в Союз Русского народа.
«Видение отроку Варфоломею» - вторая большая картина Нестерова на религиозную тему. Картина очень большая, потрясающе выписана природа, этого очарования не передают никакие репродукции.
Религиозные картины Нестерова и Васнецова стали в своём роде манифестом новых исканий той части русской интеллигенции, которая понимала пагубность жизни без Бога. Увы, интерес к религии выражался у них своеобразно: рядом с истиной православия уживалась эзотерика, Евангелие, и труды отцов церкви парадоксальным образом соседствовали со Сведенборгом и новейшими мистиками. Отсюда и претензионная попытка религиозной живописи Серебряного века не только выразить, но и переосмыслить древнерусскую духовную традицию.
В 1890 году «Варфоломей» был выставлен на 18-й Передвижной выставке. Его появление вызвало скандал и ожесточенные споры в художественном сообществе. Со стороны идеологов передвижнического направления (по-народнически реалистического, но безверного, и уж тем более безразличного к теме святости!) приняла почти истерический характер. Однако одно большое событие решило судьбу картины и ее автора: картину купил П.М.Третьяков.
В числе восставших против «Варфоломея» был Мясоедов, боровшийся и против «Пустынника». К оппозиции пристал Вл. Маковский. Яростно нападал на «Отрока Варфоломея» Ге, явившийся на ту же XVIII Передвижную выставку с картиной «Христос перед Пилатом». Центральным пунктом обвинений было то, что молодой художник привез на выставку картин икону, которой место в церкви и которая может быть интересна лишь для верующих. Утверждали, что порочна самая тема картины - «Видение отроку Варфоломею». Видения - область психиатра, а не художника. Особенно резко нападали на золотой венчик вокруг головы старца, явившегося отроку. «Все - вспоминает Нестеров, — судили картину страшным судом; они согласно признали ее вредной… Зло нужно вырвать с корнем. Пошли отыскивать по выставке московского молчальника, Третьякова, нашли где-то в дальнем углу, перед какой-то картиной. Поздоровались честь честью, и самый речистый и смелый, Стасов, заговорил первым: правда ли, что Павел Михайлович купил картину экспонента Нестерова, что эта картина попала на выставку по недоразумению, что ей на выставке Товарищества не место. Задачи Товарищества известны, картина же Нестерова им не отвечает: вредный мистицизм, отсутствие реального, этот нелепый круг вокруг головы старика… Ошибки возможны всегда, но их следует исправлять. И они, его старые друзья, решили его просить отказаться от картины… Много было сказано умного, убедительного. Павел Михайлович молча слушал, ответил им так: «Благодарю вас за сказанное. Картину Нестерова я купил еще в Москве, и если бы не купил ее там, то купил бы сейчас здесь, выслушав все ваши обвинения». Затем поклонился и тихо отошел к следующей картине.
Стасов не мог успокоиться - «Только одному из новопришлых я не могу симпатизировать. Это Нестерову. Еще не в том беда, что он вечно все рисует скиты, схимников, монашескую жизнь и дела, это куда бы ни шло: что ж, когда у него такое призвание, но в том беда, что все это он рисует притворно, лженаивно, как-то по-фарисейски, напуская на себя какую-то неестественную деревянность в линиях, пейзажах и красках, что-то мертвенное и мумиобразное <…> Подальше от этих пейзажей в виде сухих, тощих метелок, от красок, умышленно выцветших, как старый замаранный ковер. Нет, я все надеюсь, что г. Нестеров еще соступит со своего никуда не годного пути: обратится к действительной жизни.»
Картины «Пустынник» и «Отрок Варфоломей» стали знаковыми событиями в жизни Нестерова: они определили главную идейную линию творчества художника, – тему "Святой Руси" и ее "души", чистой православной веры. Благодаря этим картинам Нестеров вошел в круг общения с богатыми старообрядцами: семьей Мамонтовых и Павлом Михайловичем Третьяковым - одними из самых выдающихся старообрядческих деятелей того времени и меценатов. В Абрамцеве (бывшем имении Аксаковых), у Мамонтовых Нестеров писал пейзажи для сюжетов о Сергии. П.М.Третьяков открыл художнику дорогу в большое искусство, дорогу к всеобщему признанию, защитив от нападок идеологических противников, от злобы завистников, ревниво охраняющих свою епархию.
Мир чудесных видений, едва уловимых сокровенных чувств и настроений, с конца 1880-х годов составлял основное содержание нестеровских произведений. Новаторство художника отчетливо проявилось в цикле картин, посвященных Сергию Радонежскому, как свидетельство стремления художника к поэтическому осмыслению реальности, к видимой %) духовности образов. Черты стиля модерн с его условностью и стилизацией форм, превращающими картину в декоративное панно, и реализм живописи XIX века, соединившись в творчестве художника, помогали ему создать пластический эквивалент своих поэтических «грез».
Отмечу, что в русском искусстве «рубежного» времени, пронизанном мистицизмом и пророческими прозрениями, интерес к религиозной проблематике приобрел определенную направленность. Это было вызвано особенностью философско-религиозной культуры богоискательства тех лет, стремившейся модернизировать традиционное для России православие, поставив перед широкой российской общественностью вопрос религиозного обновления.
Ох, все перемешалось и получилась специфическая, нестеровская поэзия чего-то большого и смутного... Вслед за Пюви де Шаванном, картины которого очень понравились художнику во Франции, и так же как у него, работы Нестерова посвящены одному – Золотому веку. У Пюви де Шаванна всё иногда в классических, иногда – в религиозных декорациях, это неизменный идиллический мир Аркадии и Эдема. У Нестерова это мир идеального старообрядчества. В нём царит тишина и медлительность, сказочная отчужденность иллюзорного мира. К классическому наследию Пюви де Шаванн, так же как Нестеров, относился так: он не искал в нем благородные примеры для современности, а превращали древность в заповедный мир.
Стилистически эти произведения располагаются в русле стиля модерн. Влияние этого стиля ощущается в панорамной всеохватности композиций, в разбеленном цвете, напоминающем гобеленные тона, в отсутствии развернутой сюжетности и замене конкретного действия - пребыванием, состоянием, созерцанием.
Многие картины Нестерова, несмотря на их внешнюю идиллию, наполнены скрытым ощущением тоски, тревоги и беспокойства. В картинах сложная, неудобная глазу композиция... и динамика какой-то снулой рыбы. И еще - болезненность, культ болезненности ..., в ней хотят видеть ясновидение, сверхъестественную силу, почти пророческий дар. Из отзывов того времени: «колорит росписей большей частью болезненно-мистический, свойственный вообще кисти этого художника».
Вам не кажется, что она может спрыгнуть?
А вот снова святой Сергий. Не знаю, что привлекало Нестерова в Православии... наверное, возвышенность чувств, согласие с природой, красота обрядов, аскетическая строгость монашества. Картины совсем лишены фабульности, они окрашены созерцательным любованием.
Сначала подумала, что так отображался свойственный Средневековой Руси исихазм, хотя неизвестно, знал ли о нем Нестеров. Наверное, все-таки знал - очень улыбчивым он писал Сергия Радонежского.
Вот еще исихастское - тишина, нарушаемая только благовестом, ("Под благовест")
и такое вот очень одухотворенное и красивое "Молчание".
В тот же период среди интеллигенции распространился интерес к старообрядчеству. С одной стороны, еще с 60-х годов многие искали в старообрядчестве «революционную силу», видели в этом явлении форму протеста существующему порядку. С другой стороны - славянофилы видели в них истинных носителей «русского духа», силу, которая одна лишь может защитить Россию от надвигающейся с Запада угрозы, экспансии западных ценностей. Последнее было весьма близко умонастроениям Нестерова. В те годы пользовались большим успехом романы П.И.Мельникова (Андрея Печерского) «В лесах» и «На Горах», посвященные старообрядцам. Очень интересные романы, правда ооочень длинные, но легкие, кто не читал - советую осилить хотя бы один, лучше "В лесах", бытописательство хорошее, красивое, как такая мыльная опера на почве старообрядчества, типа индийского примитива, но в русских декорациях, со всякими Китежами, скитами, жуДкими страстями и мистическими заклинаниями и пророчествами... Нестеров, по свидетельству художника В.Н.Бакшеева, во время учебы в Московском Училище живописи зачитывался романами Мельникова-Печерского, «восхищаясь поэтическими картинами русской природы и старинного русского быта».
И вот "Великий постриг". На полотне изображена юная девушка, идущая на постриг в сопровождении монахинь из лесного старообрядческого скита. Что это? Апология женского иночества? Изображение несчастной женской доли?. Ведь иночество, как правило, принимали добровольно. Здесь символически показана большая утрата – земного счастья, или привычного миропорядка, или смысла мирской жизни – и, в покорном приятии этой судьбы как трагической неизбежности, добровольный исход из мира, полного горя и невзгод, в «другое измерение» ближе к Всевышнему, с надеждой на то, что, там, рядом с Христом, будет найдено избавление от сердечной муки. Это полотно не только передает переживания художника о своем несбывшемся счастье; оно – и исторический экскурс, и пророчество.
Получается, что в скит идти черницей - великое горе?
А это "Голгофа". Её отреставрировали, и показывали первый раз.
Вот она эта самая "Святая Русь". Христос является людям не в убранной раззолоченной церкви, а среди снегов, лесов и полей – сама русская земля здесь храм. На художника снова обрушились критики, которые увидели в картине недоверие к официальному православию и неканоническую «картинность» в изображении Христа и святых. Картину объявили неудачей. Нестерова упрекали в том, что Христос на картине слишком похож на простого человека. Л.Толстой сравнил Христа с «итальянским тенором», а картину назвал «панихидой русского православия». Нестеров согласился... Но красиво очень, слов нет - и очень волшебно, и символично, но и не верится...
Правдоподобнее в творчестве художника выглядит тема безмолвного созерцания, тихого делания в гармонии с пространством. Кстати, вслед за Нестеровым Рерих разрабатывает такие мотивы в живописи, как молитвенный труд, молитвенное шествие, молитвенное движение по воде.
А вот и автопортрет - на фоне все тех же осеннего унылого, скромного и милого сердцу пейзажа.
Особая страница в творчестве художника - 20 лет, один за другим, Нестеров расписывал храмы. На выставке можно увидеть эскизы и подготовительные картоны, в том числе эскизы росписей во Владимирском соборе в Киеве, в церкви Александра Невского в Абастумане (Грузия), церкви Покрова Богородицы в Марфо-Мариинской обители милосердия в Москве, Троицком соборе в Сумах (Украина), эскизы мозаик в храме Воскресения Христова (Спаса на Крови) в Санкт-Петербурге. НО...
«Я понимал, что, вступая на путь старой церковной иконографии, я должен был забыть все пройденное, пережитое за долгую личную жизнь - школу, навыки, мои субъективные переживания, - все это я должен был оставить вне стен храмов… Я делал проверку моих наблюдений, и решение мое отказаться от храмовой живописи медленно созревало»
П. А. Флоренский назвал росписи Владимирского собора «лжесвидетельствами», Бердяев резюмировал: «Религиозная тенденция в искусстве такая же смерть искусству, как тенденция общественная или моральная. Художественное творчество не может быть и не должно быть специфическим и намеренно религиозным».
Кстати, сегодня Владимирский собор Киева, расписанный Васнецовым и Нестеровым, давно уже захвачен раскольниками; в нём на службе православным нельзя бывать.
Отношение Нестерова к церковной выразительности весьма неоднозначно. Проникнутый идеалами Святой Руси, он, по сути дела, открыто отвергает «византийскую» манеру письма. «Византийский стиль, – писал художник, – более всего близкий нам, русским религиозным живописцам, по природе своей строгий и умный, может служить образцом с большими оговорками. Его или, вернее, его подобие, надо переносить в наши храмы не иначе как в виде точнейшей копии. В таком виде он, если не будет отвечать запросам сердца, то удовлетворит, быть может, некоторых как научная или художественная археология. И все же сам по себе один «стиль», искусственно вызванный, не может вполне ответить на чувство эстетичности, и тем более не может служить самому исканию веры, а надо, чтобы религиозное произведение ни на минуту не оставляло молящегося одного, тихо, увлекательно, интересно рассказывая то великое и прекрасное, что часто дает нам религия».
Таким образом, из иконописи Нестерову нужна была только формальная , или символическая сторона. И то, что византийская и древнерусская икона традиционно апсихологична, что самые «страсти» на ней изображаются бесстрастно, Нестерова никак не устраивало.
В настоящей иконописи натурализм не только «физиологический», но и «психологический» преодолевается ради раскрытия высшей духовной реальности, и потому она являет собой своего рода духовный реализм. А Нестеров – в поисках другого духовного реализма, он за «запросы сердца», за «психологизм» и против «византизма»... Но притом формальные элементы иконописи все-таки хочет сохранить %) Поэтому как иконописец он – скорее западник. А если без экивоков, то он вовсе не иконописец, о чем в свое время прямо сказал В.В. Розанов.
Высшим достижением своего творческого взлета сам мастер считал свою картину «Душа народа» (1914—1916). Такое вот желание переосмыслить православную традицию в русской культуре и на ее основе создать новое качество религиозного мировосприятия. "Будем как дети"...
Тут в толпе и Толстой, и Достоевский... Ничего не могу поделать, мне здесь Глазунов как-то мерещится.
А вот в год революции 1917 года Нестеров пишет Флоренского и Булгакова. Художник был в восхищении от философов, особенно ему импонировал Флоренский.
А это в том же 17 году, Антоний Волынский - замечательный портрет. И снова вокруг него споры - одни считают, что Нестеров высмеял архиепископа, другие - что возвысил. Очень интересный портрет, психологический...
Революцию художник воспринял как трагедию. «Работа, одна работа имеет еще силу отвлекать меня от свершившегося исторического преступления. От гибели России. Работа дает веру, что через Крестный путь и свою Голгофу Родина наша должна прийти к своему великому воскресению», - писал в первые дни Октябрьской революции Нестеров.
И тут появляются святые всадники у Сергиевой лавры. Наверное, как надежда на спасение.
«Страстная седмица» - сложная картина. Очень интеллектуальная. Нестеров пишет: "Кончил картину, что носил в чреве своем с 1919 года. Она, конечно, имеет все элементы, из которых можно безошибочно сложить мою художественную персону. Тут есть и русский пейзаж, есть и народ, есть и кающийся… интеллигент" - удовлетворенно сообщает он в письме 1933 г.
«Страстная седмица» продолжает главную в нестеровском творчестве тему, начатую в его программных картинах «Святая Русь», «Путь к Христу», «Душа народа», - тему покаянного пути к Богу, пути, «полного страданий, подвига и заблуждений». В христианской иконографии вообще не встречается изображения такого сюжета: это и не «Распятие», и не «Седмица» в их строгом каноническом понимании. «Страстная седмица» - это созданный Нестеровым новый символ народной веры, «жгучей веры» русских людей. Тут уже Толстого нет, зато есть Гоголь и Достоевский...
В советское время не прекращается тема Святой Руси. Всё же старообрядцы, как будто единственные хранители национального прошлого, явились для Нестерова идеальными выразителями народного духа, начала которого лежали в истории допетровской Руси. Путь к Богу для Нестерова, ставший основной темой его творчества, связан с допетровскими идеалами, идеалами надломленной и поруганной Святой Руси, так как её представлял себе художник.
Всё так же грустит прекрасная нестеровская осень,
но появляются совершенно изумительные портреты творческих людей советского времени. Оптимистичные. лучащиеся энергией. Вот Павлов.
Именно за этот портрет художнику дали Сталинскую премию.
Вот братья Корины.
Вот малоизвестная, но обаятельнейшая художница Кругликова...
В 1938 году М. В. Нестеров был арестован - продал пару картин в чье-то полпредство - и провёл две недели в Бутырской тюрьме. Но этим и обошлось.
Нестеров скончался в Москве в 1942 году, во время Сталинградской битвы. Он прожил долгую (80) и насыщенную жизнь. В его жизни отразилось время - очень противоречивое и сложное, еще и именно этим интересна выставка.
Ни на что не претендуя, я просто не понимаю, как можно писать иконы, не любя Рублева и Дионисия, как можно искренне верить и желать модернизации Православия, как можно модерново расписывать храмы, мечтая о Золотом веке старообрядчества. И вообще - как глубоко верующий человек, выросший в патриархальной купеческой семье, совместил все это с духом скепсиса и здравомыслия демократов-просветителей.
Материалы
http://art-nesterov.ru/gallery4.php
http://nasedkin.livejournal.com/332542.html
Оксана_Кукол обратиться по имени
Суббота, 17 Августа 2013 г. 09:02 (ссылка)
