-Подписка по e-mail

 

 -Поиск по дневнику

Поиск сообщений в ZnichKa

 -Статистика

Статистика LiveInternet.ru: показано количество хитов и посетителей
Создан: 12.05.2006
Записей:
Комментариев:
Написано: 23754


Социалистический реализм после Хрущева. 1960-х-1980-е годы

Вторник, 13 Марта 2012 г. 11:13 + в цитатник

1067597_ironija_sudby (700x528, 141Kb)

В 1964 году Хрущева сняли, и это событие означало конец эпохи культурной либерализации. «Оттепель» закончилась. «Пражская весна» была подавлена советскими войсками в августе 1968 года, культурный климат с тех пор стал более консервативным.
 
Большинство публикаций самиздата и «тамиздата» (кроме манифестов, статей, просветительских заметок) — это воспоминания или художественные свидетельства о советском гнете (лагерях, психбольницах и т. п.) или критика советского общества с точки зрения религии или традиционных русских (в противовес советским) ценностей. С формальной точки зрения они не отличались от произведений, обыкновенно публикуемых в СССР, были подобны официальной литературе и в своем дидактизме.
Большинство советских писателей, включая и эмигрантов, и печатавшихся в неофициальных изданиях, отвергали западничество и утверждали традиционные (или уникальные) русские ценности. В ряде случаев и в критике, и в художественной литературе эта тенденция приобрела экстремальный характер, окрасившись антисемитскими и шовинистическими чувствами.
В литературе, созданной в конце 1960-х-1980-е годы, существовали две преимущественные области споров, в каждой из которых были свои позиционные pro and contra. С одной стороны, литература обсуждала сталинизм, следовательно, существовала литература десталинизации и неосталинская. С другой стороны, литературу преследовали беды современной эпохи, что породило возникновение «городской» и противоположной ей «деревенской» прозы. Оба направления могли и взаимно совпадать: так, скажем, деревенская проза часто была антисталинской.
В 1978 году литературный журнал «Новый мир» опубликовал автобиографическую трилогию Генерального секретаря ЦК КПСС Л. И. Брежнева. «Малая Земля» повествовала о его военном опыте, «Возрождение» — о том, как он руководил послевоенным восстановлением народного хозяйства во вверенных ему районах, «Целина» об освоении целинных земель в Казахстане, которым при Хрущеве также руководил Брежнев. В 1979 году Брежневу была присуждена Ленинская премия (высшая советская литературная награда) за его мемуары, а в Москве была показана оратория «Белая птица», поставленная по «Целине».
Эти воспоминания возродили культ личности, с которым эпоха Хрущева уже успела проститься. Они напоминают один из сталинских вариантов автобиографии, где «все нити» сходятся в руках мудрого администратора, который добивается того, что недоступно простым смертным. В них вновь наблюдаются приподнятый тон, возврат к значимым эпитетам типа «спокойный» и «суровый» и сверхъестественным по своим возможностям героям, которые и делают эти мемуары похожими на сталинистские, наконец, представлено такое отношение к руководству, которое казалось окончательно развенчанным в хрущевскую эпоху.
Бытовая проза имеет дело с нравственными проблемами, преимущественно в пределах семьи. Ее авторы делают нас свидетелями жалкого положения советского человека, проблем родителей и детей, неистового приобретательства, равнодушия, алкоголизма, самокопания и мещанства.  Бытовая проза принципиально отличается от литературы эпохи «оттепели» тем, что главные причины проблем она ищет не в сталинизме или советском обществе, но в описанном нравственном болоте: смерть, развод, «недочувствие», человеческая хрупкость становятся основными источниками жизненных драм.
Эти произведения куда менее схематичны, чем их предшественники не только сталинской, но и хрущевской эпохи. Из них исчезли наивность прозы середины 1950-х годов, когда казалось, что выход из проблем сталинизма найден, и бойкий схематизм прозы конца «оттепели», где скорая переделка основополагающей фабулы казалось позволила преодолеть постсталинистскую тревогу. Проблемы в прозе следующего периода так легко уже не решались. Рефреном звучал вопрос «кто виноват?», но ответ на него был туманен. Ясно, что не старый чиновник из местной организации. Скорее всего, даже не сталинизм и все, что с ним связано. А отчасти то, что авторы именовали неразличением добра и зла, отчасти то, что В. Семин в своем рассказе обозначил как «бесчувствие».
 
«Деревенская» проза
 
Литературу 1960-1970-х годов отличает широкий спектр ностальгических чувств: неосталинисты жаждали возрождения героического времени сталинской эпохи, когда человек был человеком, а порядок порядком, и все уважали друг друга; авангардисты с тоской смотрели в двадцатые годы, иные мечтали о восемнадцатом веке и т. д.
Но большинство писателей хотели возрождения старой деревенской России. Как и авторы «молодежной прозы», они говорили о возможности восстановления где-то «далеко от Москвы» мира-сада, в этом саду спокойствие и лад преобладают над штормами и борьбой (как в прозе конца 1950-х). В то же время в работах некоторых писателей ощущается отблеск популярного еще в 1920-е годы культа Стеньки Разина с его порывистостью, бунтарством и страстью.
Герой мог, как в произведениях Ю. Нагибина, быть охотником или, как в рассказах Ю. Казакова, отправиться в глушь в отпуск или погостить. Но именно там он начинал понимать истинную суть вещей. Он не столько наслаждался природой, сколько испытывал род духовного возрождения. Герой находил утешение и успокоение среди «проселков», «белых церквей», «озер», «лесов» и «бань». Иными словами, он ищет идеальный образ традиционной русской деревни. Если что-то подобное не удается найти, он пускается в воспоминания, совершая символическое путешествие сквозь время, и находит идеальное место в избе или лесу. Это направление получило название «деревенской прозы».
В «деревенской» прозе город несет грязь, разврат, уродство, равнодушие и отчуждение, тогда как деревня является средоточием истинных семейных и человеческих связей, естественного существования, честного труда и трудолюбия, истинно русского начала и, возможно, даже близости к Богу.
Таким образом, деревенская проза повествует об исходе из Сада. Большинство писателей выразили это, оплакивая печальную судьбу деревни и думая, что городскому человеку неплохо было бы — хотя и невозможно — вернуться к более простой и чистой жизни деревенского люда. 
 
Семья как метафора
 
И в литературе, и в риторике сталинского времени семья с присущими ей значениями единства, кровных уз, общности существования была значимым символом. В последующие периоды образ семьи как целостности также применялся в литературе, но по-другому. Целостность —  это утраченное качество, которое писатели искали с середины 1960-х годов. Даже неосталинисты тосковали о целостности. Они хотели возродить чувство уверенности и единства, которое видели в памятнике сталинской эпохи, использованном в качестве эмблемы Мосфильма: мужчина и женщина в едином порыве устремлены вперед.
Одной из вечных тем оказывается смерть одного из членов семьи или иная форма ухода. Советская действительность имела бесчисленные варианты этой темы. Была смерть от репрессий и в войнах. Семьи разъединяли «чистки», войны, члены семьи разъезжались в разные места. Распаду семей способствовала и меняющаяся социальная структура, часто один или несколько членов семьи уезжали из города в деревню учиться или работать и образовывали там новую семью. Наконец, «смерть» и «расставания» являются неотъемлемой частью человеческих отношений и в обычное время: разводы, отчуждение между мужем и женой, приемными родителями и ребенком, даже между родителями и детьми. Советская литература конца 1960-х — начала 1980-х годов рассказывала о разнообразных типах смертей и расставаний внутри «малой» семьи, но любимой была тема отделения сына от отца через смерть или отчуждение, иными словами, разрыв прочной связи отца и сына. У сына не стало наставника, который мог бы повести его по жизни. Таким образом, как и в сталинистской литературе, смерть приобретает новые оттенки значения.
Изо всех «садов» «деревенской» прозы сад, который теряет герой Айтматова, ближе всего к собственно библейскому саду, в котором были потеряны чистота и невинность ребенка. Но и в его произведении есть некоторые устойчивые и типичные составляющие, сближающие его с Васильевской повестью «Не стреляйте в белых лебедей!». Во-первых, оба героя умирают мученической смертью от рук бездушныхни равнодушных людей. Оба они инстинктивно избегают современной жизни, а их связь с прошлым — лебедями и оленихой — разрушается. Они оба слишком чисты для этого несовершенного мира, без связи с прошлым жизнь становится для них пустой, поэтому они обречены умереть. Они не могут доверять даже самым близким и дорогим (сын Егора Колька, скорее, исключение).
Смерть — единственная возможность уйти от сил, что устраивают заговор, дабы разрушить «сад». Только со смертью герои могут снова войти в него (сравните с судьбой главных героев булгаковского романа «Мастер и Маргарита»). Гештальт оказывается завершенным. На этом заканчивается эпоха социалистического реализма.
 
Метки:  

 

Добавить комментарий:
Текст комментария: смайлики

Проверка орфографии: (найти ошибки)

Прикрепить картинку:

 Переводить URL в ссылку
 Подписаться на комментарии
 Подписать картинку